Мария Семенова - Братья

Рядом топтался недовольный Пороша.

— Пускай бы дикомыты лопатами и махали! — зло сказал он подошедшему межеумку. — Вон, ему нравится! А мы воинской учельне обязывались!

В ответ он получил подзатыльник. Очень сильный и такой быстрый, что парень не успел ни увернуться, ни даже сообразить, с какой стороны прилетело. Лишь бестолково взмахнул руками, сплющил нос о ледяную стену, оставил на ней ярко-красную кляксу.

— Воин должен слушаться и терпеть, — спокойно сказал межеумок.

Пороша сразу перестал спорить. Подхватил лопату, начал бросать, зло шмыгая и время от времени осторожно сморкаясь.

Сквара смотрел на взрослых парней, пытаясь поверить, что всего через несколько лет они с Ознобишей станут такими же. Верилось плохо.

Уже к сумеркам дорога повернула последний раз. Стал виден ещё один зримый след стародавних корчей земли. Снежный ров упирался в широкую трещину с отвесными и почти чистыми стенами. Судя по тому, что снег до сих пор не заполнил её, трещина была неимоверно глубокой. Возле самого края позаботились устроить бортик и в нём слив, чтобы опорожнять бочки.

Последние рассыпающиеся сугробы спихнули прямо в обрыв.

— Домой! — велел Лихарь.

Новые ложки устало потащились обратно.

Лихарь посмотрел на их понурые головы:

— А хвалу петь я за вас буду?

Что петь, они уже знали.

— Славься вовек… — уныло, враздрайку затянули мальчишеские голоса.

Петь было велено по-андархски. Не все верно выговаривали трудные чужие слова, не все их и понимали.

Господин стень отвесил ближайшему отроку сокрушительную затрещину, швырнув на соседа:

— Я петь сказал, а не скулить! Порадуйте Владычицу, не то я сам вас порадую! К столбу захотели?

Угроза была непонятной и от этого особенно страшной. Испуганные ложки заголосили по-прежнему нестройно, зато во всё горло:

На втором круге песни они даже начали попадать в лад.

Сквара больше впустую открывал рот, потому что песня ему не нравилась. Под неё удобно получалось шагать, но и только, стихотворец был далеко не дядя Кербога. Вот кто песни слагал — заслушаешься! Даже та неправильная колыбельная краше была. А уж мораничам он такое бы сочинил, чтобы они со злости в поганую трещину сами попрыгали…

Сквара жгуче пожалел, что лишь мимолётно соприкоснулся с ремеслом скомороха.

«Царица… удавиться… провалиться…»

Новые ложки топали валенками по плотно убитому снегу и блажили:

И как бы отдельно от всех плыл один голос, в восторге выводивший совсем другие слова.

— Молчать!.. — не своим голосом заорал Лихарь. Вмиг стало тихо. Тогда он зловеще, с нешуточным бешенством выдохнул: — Кто?!

Хотён и Пороша одновременно вытянули руки, указывая на Сквару.

Тот успел только зубы оскалить. Межеумки единым духом завернули ему за спину руки, поступив в точности по его песне. Согнули пополам, поддёрнули за штаны — и быстрым шагом потащили вперёд, прикладывая по дороге о каждый выступ стены. Ознобиша заплакал, побежал следом. Лихарь поймал его за ворот, швырнул к остальным, едва не снеся голову оплеухой.

Напуганные ложки сбились в кучку, молча затрусили дальше. Каждый представлял себе столб и то тёмное и ужасное, что возле него сейчас сделают с виноватым.

Сквара тоже думал о столбе, насколько ему вообще удавалось думать между сыпавшимися тумаками. Когда добрались до ворот, он исполнился решимости затеять последний бой и погибнуть, но к столбу не даваться. Беда только, ловкие межеумки никак не позволяли ему крепко стать на ноги, а как без этого задерёшься? Сквара отчётливо понимал: что захотят над ним, то сотворят, и не вдвоём, а каждый поодиночке. Как Лихарь и Ветер в Житой Росточи…

По счастью, его протащили мимо столба. Спустили в уже знакомый подвал. Только не оставили спокойно отлёживаться на полу, а поволокли в глубину, нацепили ошейник. Дали ещё по пинку. Захлопнули за собой дверь…

Немного проморгавшись, Сквара разжал кулаки, утёр лицо рукавом, начал было думать, как пересидеть ночь раздетому… и неожиданно понял, что в покаянной он не один. У противоположной стены, ближе к каменной пасти, кто-то дышал.

Насторожившись, Опёнок притих, стал ждать, пока глаза привыкнут к скудному освещению. И наконец различил взрослого мужчину, сидевшего на такой же цепи, только в дополнение к простому ошейнику на нём была какая-то треугольная снасть из железных прутков: ни руки вместе свести, ни нос почесать. Мужчина молчал и в свою очередь пытался рассмотреть Сквару. Было видно, как блестели глаза.

— Ты кто, дядя? — сипло спросил Сквара.

Человек не ответил. Тогда он повторил по-андархски:

— Ты кто?

— Всё тебе скажи, — проворчал низкий голос. Мужчина передвинулся, на ногах звякнули кандалы. — Сам кто таков?

— Я-то?.. А я с Конового Вена, меня в котёл сильно забрали… Скварой люди ругают.

Мужчина подумал, отозвался:

— Тогда меня ругай Космохвостом.

— Ух ты!.. — восхитился Сквара и на время забыл даже про холод. — А у тебя, дядя, правда, что ли, хвост есть? Косматый?..

Человек негромко засмеялся:

— Рассветёт, тогда увидишь. — Помолчал, спросил: — Ты-то здесь за что, малый? Лихарю не так поклонился?

— Не, — сказал Сквара, забыв удивиться, откуда неведомый узник знает Лихаря и его нрав. — Нам хвалу велели петь ихней Моране, а мне слова не полюбились, я и давай свои складывать.

Космохвост вдруг помрачнел:

— Полно заливать-то, парнишка. Ведь врёшь…

Сквара нахмурился:

— А вот не вру!

— А не врёшь, спой, что сложил.

Сквара с готовностью набрал воздуху в грудь:

— Если мы вдруг…

— Тихо ты!.. — сразу щунул его Космохвост. — Придержи голосину! Допоёшься, что отступником назовут! А с отступниками знаешь что здесь творят?

— Знаю, — вздохнул Сквара. — Видели.

— То-то, олух… Тихонько петь можешь?

Сквара кивнул и шёпотом повторил свою крамолу.

Узник расхохотался — громко, от души. Тут же охнул, настигнутый болью, смолк. Обождал, успокоил дыхание, опять засмеялся, уже осторожнее.

— Ну, парень!.. Если снова не врёшь…

Теперь Сквара лучше видел его. Этот человек выглядел настоящим воином, плечистым и крепким. Когда-то он брил бороду по-андархски, но теперь скулы облепила щетина. Голову охватывала повязка, запёкшаяся кровью возле виска.