Мария Семенова - Братья

— Назад, что ли, бежит?..

Избава вправду мчалась обратно, по-мужски размашисто толкая себя кайком.

— Ну? — неласково встретил девку будущий свёкор. — Что опять?

Она моргала, боялась.

— Там, батюшка… — выговорила наконец, — муж кровав…

— Что?

— Так моранской казнью замучен…

Вот он, сбывшийся страх! Галуха, мертвея, вспомнил ледяной шёпот из темноты. Беспощадные стрелы. Уверенное, как о ставшемся: "Ворона не собьёшь!"

— Чуяло сердце, — прежде мысли сорвалось с языка.

— Ты о чём?

Пришлось объяснять:

— Один в шайке ночью утёк. После ватажок моранский… тот… Ворон… пошёл добирать. Знать, догнал…

— Да ну, — прибавляя шаг, усомнился Непогодье. — Где затон, а где мы!

Галухе всё равно перестало хватать воздуху. "Чудный паренёк, кем же ты обернулся…"

— В заливе мёртвого брось, никто не увидит, — взялся он отстаивать то, чего сам боялся. — А здесь путь торный. Едущим назидание. И сын твой сказал… кого-то несли…

Девка осмелела, подала голос без спросу:

— Так не сюда несли, господин. Отсюда прочь.

— Цыц! — рявкнул Непогодье. Видать, тоже стало не по себе. — На что им разбойника своей казнью казнить?

— А он им за приёмыша. Раньше в Пятери жил, от учеников по лесу бегал.

Вдовец не нашёлся чем возразить. Бедовник закончился, дорога пошла лесным косогором, огибая плечо холма, всё коварней клонясь к наружному краю. Идти становилось трудно, опасно. Галуха неволей вообразил, как заносило на быстром ходу его чунки.

Скрип-скрип, размеренно постанывало впереди. Скрип-скрип…

Ещё было слышно, как взвизгивали, скулили собаки.

Открывшийся спуск показался Галухе едва одолимым. Неугас с упряжкой как-то съехал, даже, кажется, уберёг привязные санки, но Галуху ждала здесь верная гибель. Пониже присесть? Вовсе лыжи скинуть, на заду проскользить?.. Стало даже не до мертвеца, висевшего внизу над обрывом.

Непогодье сошёл вниз упором, девка спорхнула.

Порывы трогали дерево, ветка раскачивалась под тяжестью, задевала соседнюю, исходила человеческой жалобой. Скрип-скрип…

Неугас примеривался к петле, затянутой кругом ствола.

— Снимем, отик? И мёртвому упокой, и вервие заберём на удачу.

— То-то будет удача, настигнут да в поклаже найдут! — раздумывая, как поступить, ворчал Непогодье.

Галуха же с облегчением видел: на дереве, задрав беспалые руки, висел не рыжак. Волосы, смёрзшиеся в сосульки, казались старчески серыми. Чей, за что? Не хотелось даже гадать, какую вину пришлось отвёрстывать смертнику. Кто-то будто правил острый ножик, в охотку испытывая лезо. А не восставай противу Царицы! А не зли Её верных!

Скрип-скрип, горевала ветка. Скрип-скрип…

— Батюшка… — подала голос Избава.

— А ты что на срам глаза лупишь? — сорвал досаду Непогодье. — Ишь, волю забрала! Ступай вперёд, сказано, не куриного ума дело!

— Батюшка… — повторила неслушница. — Так живой он ещё…

— С чего взяла, дура?

— Так кровь точится. Снять бы.

Галуха горестно вопрошал всех Богов, отчего его худшие боязни на деле разрешались ещё страшнее, чем мстилось. Погребение мёртвого отступника Ветер, может, простит. Но вот вмешательство в свой суд и расправу…

Зубы устроили перестук.

— З-за Кияном достанет…

Непогодье потемнел.

Неугас поглядывал на отца, тайком улыбался. Слишком хорошо родителя знал.

— А и пусть достаёт! — пылая выношенным гневом, загремел большак. — Кабы я сам кого не достал! Решай узлы, сын! Не скажут про Непогодья, будто из трепета моранского мимо скорби прошёл!

Грозный приказ всех вверг в работу. Сняв тело, перво-наперво обрезали у перьев стрелу, вытянули со спины. Покрыли сквозную рану промасленным лоскутом. Второй болт, уже сломанный, торчал из лопатки. Его трогать остереглись, побоялись упустить наконечник.

"До вечера не додышит, а возни! — с тошнотой и кручиной думал Галуха. — И на что? Жить уродом?"

Как он ни отрекался, пришлось им с Избавой держать скользкое, холодное тело, пока двое мужчин доламывали отступнику плечи, коряво, насилком вправляя выбитые суставы. Непогодье люто спешил, тревожно вскидывал голову, оглядывался на пройденный взлобок. А спохватятся котляры? А усомнятся, вернутся?

Потом Галуха пытался держать рвущихся, подвывающих псов. Казнённого с горем пополам завернули в дырявую полсть, взвалили на нарту. Притянули той же верёвкой.

Неугас всё-таки схитрил супротив отцовского слова. Не тронул узла на стволе, ловко размахрил ножом волокна, измазал отрёпок в пёсьей слюне.

— Батюшка… — жалеючи, заикнулась Избава. — Руки-то повить бы ему…

От этих самых рук Галуха отворачивался, как только мог.

Непогодье ожёг взглядом:

— До ночлега утерпит! — хотя сам не знал, скоро ли дерзнёт ладить стоянку. Только то, что зевать было некогда. Махнул сыну: — Гони!.. А ты, девка, за нами путь перебей, чтобы не отыскали!..

— А если вот так?

Две толстые палки изображали мечи. Хвойка наставил их перед собой. Слегка понурил, свёл концами. Принял гордый вид:

— Не спущу, вражина!

Трудна воинская наука. Синяки да шишки возами. Славы — близко не видно. Умаявшись, наскучив, парень запросил передышки. Взялся изобретать грозное воинское приветствие, по которому его, непобедимого, в любой битве узна́ют.

Светел, наблюдая, с сомнением покачал головой:

— Каково с такой стойки бить будешь?

Хвойка свёл белёсые брови. Начал медленный замах. Светел так же плавно, на простом шаге ткнул его в живот кулаком. "Это тебе не мирян в кружале пугать. Зазевайся, самого напугают…"

Отрок согнулся, обиделся, палка свистнула наугад. Опомнился Хвойка носом в снегу, с собственным оружием у затылка. В забыльном сражении умер бы, ещё не упав. Светел выпустил его, отшагнул.

— Тебе хорошо… — Хвойка, сопя, встал на четвереньки, начал отряхиваться.

— Что хорошего? — фыркнул Светел. — Маленьких обижать?

Он не жаловался ни на рост, ни на силу, но рядом с Хвойкой был щуплым подростком. "Может, потому мне его водить и велели. Чтоб одной сноровкой брать обучался…"

Светел подобрал вторую дубинку.

— Сам я сперва хотел вот так. — Оба кулака встали перед грудью, корявые "мечи" разошлись вверх и вниз. — Это чтобы один прямым хватом, второй сразу обратным. И благословенно вперёд!

Сразу показал — как. Ринулся на Хвойку. Рассёк, вспорол, отвёл, дорубил! Затрещали, сталкиваясь, дубинки. Сыпучий снег пошёл вихрями. Хвойка, отплёвываясь, вылез из сугроба, разыскал треух, жалобно повторил:

— Тебе хорошо…

— Хорошо, — согласился Светел. — Сколько меня всей дружиной лупили! А тебя сколько?.. Вот и я о том. После я врагу иначе здравствовать решился. — Выставил палки перед лицом, одну позади другой. Пояснил: — Вот угадай, какой меч куда пойдёт. А так если?.. А так?..