Мария Семенова - Братья

Было видно: голову Хвойке сняли уже мёртвому. Свой первый и последний бой меньшой Гузыня принял славно. Вот только братьям выручку не привёл.

— И что теперь? — помолчав, спросил Непогодье. Другие переселенцы смотрели то на него, то на Зорка. Кощеи, чёрное мужло, мизинные люди. Половина — бывшие рабы, привычные хозяйского решения ждать.

— Теперь от вас пособления чаю, — сказал Сеггар. — Гонца бы нового надо. И мужам исполчаться. Со мной ратовать выйдете, если подмоги не будет.

Зорко подбоченился:

— Странно мне, воевода! Мы тебя наняли, чтоб ты нас защищал? Или сами твою голову оборонять нанялись?

Сеггар не первый раз поезд вёл. Всякое видел. Со всякими говорил.

— Правда твоя, вагашонок. Силком на рать не гоню. Сломят нас — ты себе смирно стой, пока разбойники твою казну делить будут и дочек за косы ловить.

— Ты, воевода, их присказку слыхал? Волей дашь — охотой возьмём! Кудаш последков не забирал!

Сеггар кивнул:

— Как уж не слыхивать. Говорят, сосед твой, Тарута, надеялся откупиться. Да после хоронить нечего было.

Непогодье медлил принимать чью-то сторону, лишь буркнул в ворот:

— У Таруты небось казны недостало…

— А ты мою казну перечёл? — вскинулся Зорко. — Я ещё Ялмака найму, чтоб дальше провёл!

Ильгра кивнула без улыбки:

— Вот уж Сенхан обрадуется.

— Нанимай, — разрешил Сеггар. — Только прежде мне задаток отсыплешь. И столько же ещё за обиду. Без того ни едины сани с места не двинутся.

— Да ты хуже разбойника! По миру с сумой пустить норовишь?..

— На себя обернись. До сего дня скупишься десять сребреников отдать за то, что мой витязь тебя, отсталого, ждал и Шепетухой провёл.

— Богатство бессчётное! — усмехнулся Гуляй. — Один раз непутку выбрать рябую!

— Поверстаешься, — сказал Сеггар, — тогда буду с тобой слово молвить, до тех пор лучше помалкивай.

— Я…

Ильгра подплыла к Зорку по воздуху. Ласково, снизу вверх заглянула в лицо. Тот расхотел браниться, отвёл взгляд.

Сеггар договорил:

— А вы, мужи смы́сленные, думайте думу. Найдите мне паренька, чтоб не забоялся мимо ялмаковичей проползти. Не о казне речь веду — о жизни и смерти.

На том оробевшие старшаки разошлись. Скоро из кощейского стана послышались громкие голоса, поднялась даже возня, но скоро утихла.

— Дядя Сеггар, — сказал Светел, — меня пошли, долечу! Ловить станут — умаются! Переймут — вырвусь!

Неуступ вздохнул, устало поднял глаза:

— Ты мне здесь нужен. Теперь как ни беги, а с подмогой обернёшься навряд ли.

— Вместо тебя в чело строя десять кощеев поставить велишь? — спросил Гуляй. — И за теми глаз да глаз, не то разбегутся!

Ильгра беспощадно добавила:

— Мне, может, твоё место занять?

"Будто хуже справилась бы! А я сдуру про царский дар хотел расспросить…"

Поезд, остановленный на непривычную днёвку, издали казался почти обычной деревней. Гружёные сани огородом, внутри круга — жилые оболоки в две улицы. Смешливая голь даже названия улочкам дала, по обычаю больших городов: Гунькина да Отрёпьева. Реденькие дымки тянулись сквозь наружные продухи, лишь у Зорка над болочками торчали железные трубы. Его сани, кто б сомневался, стояли отдельной крепостцой с внутренним двориком. Ещё и стража похаживала, чтобы всякое ворьё мимо не шастало, добро подрезать не норовило.

Светел с Гуляем и Крагуяром натягивали братский шатёр, когда к дружинной стоянке бочком подошла Избава.

— Тебе чего, дитятко? — окликнула Ильгра.

— Так мне бы… с господином гусляром перемолвиться…

Девка была на себя не похожа. Тихая, глаз не поднимет. Светел проверил, довольно ли тяжела глыба, принесённая для растяжки. Разогнул спину, отряхнул рукавицы.

— Вот он я, славёнушка.

Избава быстро глянула на него, опять съёжилась.

— Так я от господина Зорка… с тобой, добрый витязь, поверстаться пришла… Благодарствовать на берёге…

— Что?

Теперь на Светела смотрела вся дружина. Кто-то кашлянул в кулак. Кто-то хмыкнул, провёл рукой по усам. Светел ещё не всё понял, но скулам стало жарко. Избава теребила махры пояска, сплетённого из распущенной верёвки:

— Добрый господин витязь… ты уж не погнушайся скудостью нашей…

— Э, гусляр! — хохотнул Гуляй. — Тебе кунный слаз перепал!

Дружина женской милостью обделена не бывала. Случалось опасным воинам урывать торопливые, тайные ласки, в глаза не заглядывая, имён не выспрашивая. Случалось за поцелуи сребрениками платить. Но вот если красная девка прилюдно подносит награду, какую просто так не возьмёшь… Благодарит за спасение, за семьян, за себя…

Слазом торгованы зовут особенный выкуп. А что такое куна́, кунка, ку́ночка — надо ли кому объяснять?

Светел стоял столбом, не знал, куда руки деть. Те самые, обученные владеть ремеслом и в гусли играть, и тяжёлый лук гнуть, и двумя мечами изяществовать.

— Не робей, дело молодецкое! — Гуляй откинул входную полстку шатра. — Заодно испытаешь, ладно ли натянули!

"Я робею?! Да я… да у меня…"

Ильгра с воеводой чертили на снегу Сечу, знакомые лукоморья, берег Светыни. Витяжница вскинула голову:

— Постой, девонька! Ты, что ли, молодого непогодича невеста?

— То правда…

— А сказываешь, от Зорка пришла? Они ж со свёкром твоим в бороды один другому плюют!

— Так замирились… Благословили меня и свёкорбатюшка, и жених-избранушка…

Ильгра покачала головой, вернулась к начертанию. Светел за руку ввёл девку в шатёр. Полстка мягко пала на место.

Внутри было холодно, как снаружи, но хоть ветер за ворот снегом не сыпал. Светел сел на ворох свёрнутых одеял, посадил рядом Избаву. Её руки в его ладонях трепыхались испуганными воробушками.

— Трясёшься зачем? — шепнул Светел. — Не обижу…

А сам только думал, как смирить дрожь, пока развязывал в сумраке её кушачок, искал пальцами незнакомое тепло под мехом кожушка, под всеми рубахами. Сердце начало возгораться, радостно погнало кровь в жилы, особенно в самую главную, становую. "Вот!.. Как мечтал… наконец-то… с ро́внюшкой ласковой…" Избава вроде решилась, поверила, тронула жарые волосы, широкие плечи…

Светел бережно увлёк девку на разостланные войлоки, опёрся локтями, потянулся к лицу, ткнулся в щёку… мокрую, солёную, горячую. Разыскал устами уста — а губа-то до крови закушена и дрожит.

— Ты что? — Голос прозвучал хрипло. — Ревёшь, что ли?

Она как могла давила рвущийся всхлип:

— Господин… прости девку глупую…

Светел её выпустил, сел, зло зарычал:

— На что пришла, коли нежеланен?

— Так благодарствовать…

Тут уж прежде ласковые ручищи встряхнули её так, что все косточки подались.

— Правду сказывай, дура!

Бедная Избава, колотясь, задыхаясь, поведала:

— Батюшка Непогодье с моим Неугасом к Зорку пошли, да скверно поладили… Теперь связанные сидят…