Роберт Джордан - Око Мира [litres]

– Тут же нет и не было никакого города, – насмешливо заметила Эгвейн. – Если б он был, от него что-нибудь да осталось бы. Хоть что-то.

– И в самом деле не было. Артур Ястребиное Крыло умер в тот самый день, когда статуя была завершена, а его сыновья и остальные родичи сражались за то, кто из них воссядет на трон Ястребиного Крыла. Одиноко возвышалась статуя посреди этих холмов. Сыновья, племянники, кузены короля умерли, и последние из рода Ястребиного Крыла сгинули с лика земли, – не считая, может, тех, кто отправился через океан Арит. Были те, кто, если б мог, стер бы даже саму память о нем. Книги сжигали только из-за того, что в них упоминалось его имя. Под конец от него не осталось ничего, кроме сказаний, причем по большей части – неверных. Вот к чему пришла его слава.

Разумеется, сражения не прекратились из-за того, что Ястребиное Крыло и его родичи умерли. Ведь еще оставался трон, за который стоило сражаться и который нужно завоевать, и всякий лорд и леди, кто мог набрать солдат, стремились заполучить его. Таким было начало Столетней войны. На самом деле длилась она сто двадцать три года, и правду о большей части событий той поры унесло вместе с дымом пылающих городов. Многие захватили часть страны, но никто не захватил ее всю целиком, и в какой-то из тех годов статуя была повержена. Может быть, они не вынесли сравнения себя с ним.

– Сначала вы говорили так, будто презираете его, – сказала Эгвейн, – а теперь – так, будто восхищаетесь им.

Илайас повернулся и в упор посмотрел на девушку немигающим взглядом.

– Приготовьте себе еще немного чаю, если хотите. До темноты я должен загасить костер.

Теперь Перрин ясно различал глаз даже в меркнущем свете дня. Он был больше человеческой головы и от теней, упавших на него, казался похожим на глаз ворона – жестокий, черный, безжалостный. Перрину почему-то совсем расхотелось ночевать в этом месте.

Эгвейн сидела у костра, рассматривая обломок статуи, а Перрин спустился к озерцу, чтобы побыть одному. День угасал, и с востока уже налетал ночной ветер, рябью пробегая по воде. Юноша вынул топор из петли на поясе и задумчиво вертел его в руках. Рукоять из ясеневого дерева, длиной с руку, гладкая и прохладная на ощупь. Он ненавидел его. При мысли о том, как он гордился топором дома, в Эмондовом Лугу, Перрина охватил жгучий стыд. Он им так гордился – до того, как узнал, что готов был совершить им.

– Ты так сильно ее ненавидишь? – раздался позади юноши голос Илайаса.

Вздрогнув, Перрин вскочил и уже поднял было топор, но разглядел говорившего.

– Вы можете?.. Вы тоже можете читать мои мысли? Как волки?

Илайас склонил голову набок и насмешливо оглядел юношу.

– Парень, даже слепому под силу прочесть их по твоему лицу. Ладно, выкладывай. Ты ненавидишь девушку? Презираешь ее? Так ведь? Ты был готов убить ее из-за того, что не терпишь ее, из-за того, что она вечно делает из тебя козла отпущения, взваливает на тебя все по-своему, разными женскими способами.

– Эгвейн никогда в жизни ни на кого ничего не взваливала, – возразил Перрин. – Что должна, она всегда делает, а не перекладывает на других. Я не презираю ее, я люблю ее. – Он кинул на Илайаса острый взгляд, дабы тому не вздумалось рассмеяться. – Нет, совсем не это. Я не хочу сказать, что она мне как сестра, но она и Ранд… Кровь и пепел! Если бы вороны настигли нас… Если б… Я не знаю.

– Да нет, знаешь. Если б у нее был выбор, как ей умирать, что она, по-твоему, выбрала бы? Один хороший удар твоего топора или то, как погибали звери, которых мы сегодня видели? Я знаю, что выбрал бы я.

– У меня нет никакого права выбирать за нее. Вы не расскажете ей, да? О… – Руки Перрина сжали рукоять топора; мускулы напряглись, отчетливо вырисовываясь под кожей, сильные мускулы для его возраста, результат долгих часов работы молотом у наковальни мастера Лухана. На миг юноше показалось, что толстая деревянная рукоять топора треснет. – Я ненавижу эту проклятую вещь, – прорычал он. – Я не знаю, что мне с ним делать, хожу с ним с важным видом, словно какой-то дурак. Я бы в дело не смог пустить его, знаете ли. Когда все было для виду, что-то из «может быть», я мог им хвастаться, играть, будто я… – Он вздохнул, голос его стал едва слышен. – Теперь по-другому. Я и в руки его брать больше не хочу!

– Еще возьмешь, не раз.

Перрин поднял топор, собираясь зашвырнуть его в пруд, но Илайас схватил юношу за запястье:

– Тебе еще придется брать его в руки, парень, и чем дольше ты будешь его ненавидеть, тем мудрее воспользуешься им, – мудрее, чем большинство людей. Погоди. Придет время, когда ты больше не сможешь ненавидеть его, вот тогда бросай его как можно дальше и беги прочь.

Перрин взвешивал топор в руках, борясь с искушением утопить его в пруду. «Легко ему говорить „погоди“. А что, если я подожду и потом не смогу его выбросить?»

Юноша открыл было рот, чтобы спросить у Илайаса, но сказать ничего не успел. Послание от волков – такое срочное, что глаза у него остекленели. На миг он забыл, что хотел сказать, забыл, что вообще хотел что-то говорить, забыл даже о том, что умеет говорить, что умеет дышать. Лицо Илайаса тоже вытянулось, а глаза, казалось, смотрели внутрь и куда-то далеко. Затем все исчезло так же быстро, как и пришло. Видение длилось лишь один удар сердца, но и этого хватило.

Перрин встряхнулся и глубоким вдохом наполнил легкие. Илайас не медлил ни секунды; едва завеса спала у него с глаз, он без колебаний устремился к костру. Перрин безмолвно побежал за ним следом.

– Туши костер! – хрипло выкрикнул Илайас Эгвейн. Он нетерпеливо махал рукой и, казалось, пытался кричать шепотом. – Гаси же его!

Девушка поднялась на ноги, недоуменно вытаращившись на Илайаса, потом шагнула к огню, но медленно, явно не понимая, что происходит.

Илайас, едва не оттолкнув ее с дороги, кинулся к костру, подхватил железный чайник-котелок, обжегся и выругался. Жонглируя горячим котелком, он опрокинул его в огонь. Отстав от бородача на шаг, подбежал Перрин и тотчас же принялся ногами забрасывать землю на шипящие угли, остаток чая еще выплескивался на огонь, шипя и поднимаясь усиками пара. Перрин остановился, лишь затоптав последний уголек.

Илайас бросил чайник Перрину, который тут же выронил его, издав сдавленный вопль. Перрин подул на пальцы, хмуро косясь на Илайаса, но мужчина в шкурах был слишком занят беглым осмотром стоянки и больше ни на что не обращал внимания.