Кейти Роуз Пул - Грядет Тьма [litres]

– Принц Хассан!

Он повернулся на звук голоса Кхепри. Прежде чем он успел даже моргнуть, она уже обрушила меч на раненого свидетеля.

Храм, толпа, пламя кружились и сливались перед глазами. Хассан закрыл их, чтобы обрести равновесие, но вид свидетеля с текущей из уголка рта кровью оставался пятном. Мир снова закружился, белое, золотое и кроваво-красное.

А потом осталась только чернота.

– ИХ ЗДЕСЬ НЕТ, – сказал Илья.

Эфира сердито посмотрела на него. Илья считал, что у нее нет глаз?

Она проигнорировала его, пробираясь в альков. Страх сжал ее желудок при виде сломанного стола в центре комнаты.

– Это что-то новенькое, – сказал Илья. – Как думаешь, чья это работа?

Эфира покачала головой.

– Не знаю.

Но ее мучило подозрение.

Возможно, Беру ушла прежде, чем сюда добрался Гектор. Или, может, сломанный стол был свидетельством чего-то более зловещего.

– Крови нет, – заметил Илья, пройдясь полукругом по комнате. – Наверное, это хорошо.

Это не было хорошо. Ничто из этого. Беру пропала, а Эфира понятия не имела, где она. Где Гектор. Что бы Гектор сделал с ней, если бы узнал, кто она на самом деле.

Она закрыла глаза и бессильно опустилась на пол. Эфира услышала, как к ней подошел Илья.

– Мы их найдем, – сказал он, и его голос звучал странно искренним.

Эфира открыла один глаз. Илья облокачивался о стену рядом с ней, ссутулившись так, что напомнил ей об Антоне в том же самом алькове в ту первую ночь. Его черты исказила тревога, брови сошлись на переносице над яркими золотистыми глазами.

– Он хотел, чтобы я тебя убила, – сказала Эфира. Выражение лица Ильи не изменилось. – Тебя это не волнует?

Илья выдохнул.

– Я был ему не очень хорошим братом. Когда мы росли… я многое хотел бы изменить.

Она внимательно смотрела на него. Его было сложно прочитать – даже сложнее, чем Антона. Это настоящее раскаяние? Или, как и считал Антон, всего лишь шоу?

– Ты говоришь, что теперь хочешь его защитить, но почему не хотел тогда? – спросила она.

– Потому что тогда я не понимал, что ему нужна защита, – ответил он. Потом покачал головой почти раздраженно – из-за нее или самого себя, она понять не могла. – Он был избранным сыном. Он был одаренным. А я нет. Мои бабушка и отец никогда не давали нам этого забыть. Только это их и волновало.

– Но почему? – спросила Эфира. – То есть я знаю, что у Антона могущественный Дар, и он сказал, что на севере все по-другому, не так как здесь, но…

– Что еще он тебе рассказал?

Эфира попыталась вспомнить.

– Что ты, твой отец и бабушка были лишены Дара, – медленно сказала она. – Что они считали его особенным из-за Дара, а тебя это обижало.

– Они считали его не просто особенным, – сказал Илья. – Ты что-то знаешь о пророчестве Безумного Василия?

Эфира уставилась на него. Она едва ли была экспертом в новогардийской истории, но все знали о безумном короле.

– Я знаю, что это последнее предсказание, оставленное пророками перед исчезновением, о каком-то придурочном короле, сошедшем с ума.

– Да, – сказал Илья. – Пророки предсказали три вещи о Василии: что он станет последним императором Новогардийской империи, что он сойдет с ума и что у его рода никогда не будет одаренного наследника.

– И это как-то связано с вами?

Он многозначительно глянул на нее.

Через мгновение до нее дошло.

– Хочешь сказать, ты и Антон – потомки Безумного Короля? Что пророчество ошибалось?

– Моя бабушка точно в это верила, – ответил Илья. – Люди на севере не похожи на жителей шести городов. Они никогда не поклонялись пророкам. Когда те исчезли, семья моей бабушки думала, что наконец их род снова возвысится. Разрушит пророчество Безумного Короля и вернет Новогардийской империи ее былую славу.

– И она думала, что… что именно Антон вернет вашей семье власть? – спросила Эфира. – Антон? Мальчик, который попадает в передряги из-за карт и который не может использовать прови́дение, не страшась утонуть?

– Она была в этом уверена, – ответил Илья. – Она всю жизнь ждала одаренного ребенка. И наконец она его получила. День, когда мы обнаружили Дар Антона, стал худшим днем моей жизни.

– Он тебе как-то навредил? – Нередко случалось, что дети, только начинавшие контролировать свой Дар, становились причиной несчастных случаев. Эфира всегда подозревала, что это было одним из самых больших страхов ее родителей и причиной, по которой они пытались скрыть ее Дар и просили не использовать его. Оглядываясь назад, она понимала, что, возможно, они были правы, что боялись.

– Нет, – ответил Илья. – Он спас мою жизнь. Воспользовался Даром, чтобы привести нашу бабушку ко мне, когда я потерялся в снежной буре. И как только она увидела меня там, дрожащего и испуганного, она отвернулась и обняла Антона, плача, потому что поняла, что он одаренный наследник, которого она ждала. Словно я вообще не существовал.

– Так бабушка тебя не любила, и ты выместил свою злобу на нем, – сухо сказала Эфира. Но ее грудь сжалась – она не могла не понять, что нечто такое могло сбить ребенка с правильного пути. Если это вообще правда.

– Да, – ответил Илья. – Они с моим отцом уделяли все внимание ему, вспоминая меня только тогда, когда нужно было на кого-то накричать. Так что, когда они отворачивались, я вредил Антону. Он был особенным, но эта власть у меня была. Он этого не заслужил, но тогда я этого не видел.

– А теперь?

Он потер рукой лицо.

– Он все это время был один, и все из-за меня. Все, через что он прошел, – я должен был быть рядом с ним. Этого я никогда не верну.

Она поняла, что ей хотелось верить ему. Ей бы стало лучше, если бы она могла сказать себе, что, помогая Илье, не предает Антона.

– Что изменилось? – спросила она.

– Я нашел… цель, – ответил Илья. – Куда направить всю боль от пренебрежения мной. Где я мог бы хоть раз оказаться полезным.

Слова задели странную струну в Эфире. Она тоже нашла цель. Сохранение жизни Беру. Было не важно, что ей приходилось делать для достижения этой цели. Все еще не было. В той камере она сказала себе, что не похожа на Илью. Расчетливого. Холодного. Беспощадного. Но было ли раскаяние Ильи настоящим или нет, хотел ли он по-настоящему защитить Антона или сделать что-то еще более зловещее, Эфира знала, что она приняла бы то же самое решение помочь ему.

Она не могла долго врать самой себе. Возможно, пора признать, каким человеком она стала.

Она глянула на остатки разрушенного стола. Под треснувшей ножкой что-то блестело. Она наклонилась за ним. Это был браслет – Беру, должно быть, закончила его после их спора. Полоса из цветных осколков керамики окружала одну крошечную стеклянную бусинку. Это была пробка от бутылки, которую Эфира принесла Беру в ночь, когда убила священника.