Виталий Чикризов - Лилия в янтаре. Книга первая. Исход

- Твои слова ни к чему, Гано. Все граждане должны участвовать в ежегодных учениях, а при угрозе городу - и еженедельно. Это древний закон.

- Да, но... - Гано не нашёл, что возразить и лишь сплюнул с досады.

- К тому же тебе не помешало бы больше упражняться, - продолжил Бокка. - Твоя защита по-прежнему слабовата.

- Да брось ты! - Гано, всё ещё раздражённый, махнул рукой. - Это против тебя она слабовата, а так весьма хороша, можешь спросить у покойного Тацци. Но против тебя защита у любого будет слабой. Клянусь небесами, кто в Фиренце может с тобой сравниться?.. Но ты посмотри, посмотри только на них!

На погружающейся в сумерки городской площади несколько сот ополченцев отрабатывали приёмы группового боя, пытаясь сохранять строй и порядок при перестроениях. Над каждым отрядом, собранным от приходов сестьер, реяли свои вымпелы; вымпелы объединялись вокруг знамени сестьеры. Командиры отрядов кричали сорванными голосами, тренировка шла третий час и все устали, но недовольный Капитан Войны занятия не прекращал. Успехи горожан были слабые, строй никак не держался и то и дело рассыпался то там, то здесь. До слаженных действий было далеко.

- Какой позор нам, наследникам благородных и славных родов, просто даже находиться тут!

- Говори за себя, - Бокка опустил тренировочный меч, но в ножны его вкладывать не стал. - Мне стыдиться нечего. Закон есть закон. Даже для нас.

- Ты хотел сказать "тем более для нас", - Гано встал рядом с ним и продолжил, понизив голос: - Тем более для нас, благородных дворян, бывших людей чести...

Бокка поморщился: слова Гано были укусами ядовитой гадины - больно ранили, а потом ещё долго отравляли душу. Друг был прав, прав в каждом слове, но признавать это не хотелось.

- Я - не бывший...

- Да брось ты, - остановил его Гано. - Мы ведь в одной лодке. Мы оба, чтобы сохранить жизни своим семьям, согласились принять их условия. Не в этом позор. Что толку было бы в нашей смерти? Наших жён и детей сожгли бы заживо, наши дома разрушили, наши земли отобрали, и наши имена забыли, вот и всё.

Бокка знал, что под этим брезгливым "их" Гано имел ввиду вовсе не потеющих сейчас на площади горожан, в конце концов - это просто безмозглая толпа, всегда идущая туда, куда её поведут. Нет, врагами были хозяева этого тупого и злобного стада. Но тем не менее он невольно передёрнул плечами, глядя на суетящуюся чернь, обряженную кто во что горазд. Пропотевшие стёганные гамбезоны были только на командирах отрядов да на ветеранах предыдущих компаний. Кто-то ещё из горожан, несмотря на недавний закон, наверняка приберёг воинское одеяние для настоящей битвы, явившись на тренировку в обычной одежде, но таких не могло быть много. Наказания в Фиренце даже в мирное время не были мягкими, а уж когда дело доходило до войны то становились и вовсе драконовскими. Над площадью стоял многоголосый ор, состоявший, по преимуществу, из ругани и проклятий. Ругались командиры, у которых других слов уже не находилось; ругались более опытные ополченцы на неумех, не способных выполнить элементарную команду; ругались неумехи, которым доставались тычки и оплеухи от ветеранов. Всем хотелось закончить уже на сегодня и разойтись по домам.

- Им-то, канальям, в этом городе можно всё, - продолжал Гано. - Даже то, за что нас сразу потащат на эшафот.

То, что это было так, его друг знал лучше других. Законы чётко отражали, кто теперь в городе хозяин. Бывшим гибеллинам запретили владеть собственностью, кроме непосредственно домов, их обязали снести башни, чтобы сделать дома беззащитными, их должников освободили от всяческих обязательств а самих "бывших" за просроченную выплату тут же наказывали отрубанием правой руки. "Бывшим" нельзя было образовывать торговых или мануфактурных обществ и объединений, вступать в компании или заключать союзы, за всё это наказанием была смерть. "Бывшие" не могли покидать город более, чем на день, ночёвка за городом приравнивалась к измене. "Бывшие" платили многократно более высокие пошлины и налоги, не могли занимать никаких городских должностей, не могли участвовать в выборах, обязаны были состоять в одном из цехов, и любая жалоба любого горожанина на бывшего гибеллина по любому поводу считалась доказанным обвинением и не требовала расследования. Казнили не всегда, но не проходило дня, чтобы на площади у стены не лилась кровь, не кричали мужчины, не голосили от боли женщины, а то и дети, которым вырывали языки, отрезали уши, или выжигали глаза. Не было ни одной гибеллинской семьи, которую бы это миновало. Не было ни одной гибеллинской семьи, которая не жила бы в страхе, что это случится опять, сегодня или завтра, полностью подтверждая древнюю римскую истину: горе побеждённым.

- Позор в том, что мы продолжаем жить покорно ожидая заклания, как бараны...

- Чтобы этого не было, - зло процедил Бокка сквозь зубы. - Нам надо было победить. Давай-ка теперь махать мечами, а то нас обвинят в уклонении от долга.

- Это они могут, - Гано встал в стойку и зыркнул на проходившего неподалеку помощника Капитана. - Хотя именно сейчас они вряд ли будут столь недальновидны. Дворянин есть дворянин. Каждый из нас стоит двух десятков этого быдла, а вдвоём с тобой мы и сотню раскидаем. Не захотят они сейчас терять таких бойцов...

- Не раскидаем, - Бокка подставил свой меч над собой под углом, остриём вниз, дал оружию партнёра соскользнуть по лезвию сверху-вниз и одним хлёстким движением кисти нанёс удар по правому плечу условного противника. - Массой задавят.

- А, дьявол! - досадливо вскрикнул Гано. - Опять я на это попался! Как ты это делаешь? Этак ты бы мне в бою руку отрубил!

- Нет, удар направлен не наружу, а внутрь. Разрубил бы ключицу и рёбра. А если ты в доспехе - то только ключицу бы сломал. Но этого достаточно. Смотри, ты сразу выронишь... ну, или опустишь меч и от боли хоть немного наклонишься вперёд а голову повернёшь и наклонишь в сторону поражённого плеча, так всегда бывает, это непроизвольно. И у тебя открывается шея слева. Защиты у тебя в этот момент нет, меня ты на мгновение потерял, и тут я, смотри, всего лишь поднимаю локоть вверх и сторону... и вот уже готов следующий удар, - слитное движение кисти и предплечья, поднятый локоть Бокки опускается в прежнее положение, и меч, неуловимо описав почти полный круг, касается уже шеи Гано с левой стороны. Тот даже не успел поднять для защиты руку.

- Теперь у меня ещё и голова отрублена! - в сердцах сплюнул Гано.

- Или шея сломана, - подтвердил Бокка, делая шаг назад и занимая защитную позицию. - Что ничем не лучше.

- Чёрт подери, Бокка! Ты - лучший меч о каких я только слышал. Что ты делаешь ТУТ?

- Я - фирентиец. Где мне ещё быть? Нападай.

Гано нанёс несколько ударов сверху а потом в ноги. Удары были быстры, но Бокка их отбил без видимого труда, не переходя в контратаку. Гано, прищурившись, двинулся по кругу, пытаясь придумать, как найти брешь в обороне друга.