Элвин Гамильтон - Потомки джиннов

— За счёт убийства джиннов!

— Когда-то джинны создали нас, чтобы послать на смерть! А нам они помогли в наших войнах? Отразили полчища чужеземцев, которые осаждают наши границы? Особенно сейчас, когда мой сын натравил одну часть народа на другую и тем самым ослабил нас.

Он объяснял терпеливо, словно трудный урок своему ребёнку. Только отец мой был не он, а скованный в подземелье джинн, рискующий своей жизнью впервые с времён Разрушительницы. Джинн, которому было наплевать, жива я или нет. Только мне почему-то было не наплевать на него.

— Время бессмертных давно ушло, Амани. Их мир достался людям, потому и демджи, подобные тебе, стали теперь так редки. Мы дети джиннов, но детям суждено рано или поздно занять место родителей… — Султан вдруг лукаво прищурился. — А ещё я думаю, что у тебя больше нет патронов, Амани!

В тот же миг Жинь, закряхтев от боли, ухватился за стену и перемахнул на ту сторону, увлекая меня за собой и хватаясь другой рукой за свисающую верёвку. Мы стремительно скользнули вниз.

«Свобода!»

Изман кипел в праздничном водовороте, лишь кое-где попадались следы недавних уличных беспорядков. Слухи о событиях во дворце ещё не докатились до горожан, здесь никто не знал, что Мирадж свободен от чужеземного влияния, а султим Кадир убит.

Я послушно следовала за Жинем по лабиринту незнакомого города. Передвигались мы невыносимо медленно, избегая больших улиц, заполненных подвыпившей толпой и обходя освещённые дома, из которых доносился весёлый гомон, по тёмным кривым переулкам, где приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не провалиться в сточную канаву.

— Нам сюда, — объявил наконец Жинь, останавливаясь у низкой двери в белой оштукатуренной стене. Противоположную стену мы почти задевали плечами, так узок был проход.

Мне трудно было даже представить, что там, за дверью. Чудесный оазис, другой мир, как за той разрисованной скалой в ущелье Страны дэвов? Потайной ход? Что за место выбрали мятежники Ахмеда, потеряв свой старый лагерь?

Однако, переступив порог, я оказалась всего-навсего в просторной кухне, освещённой тлеющими угольками очага. Самая обычная кухня, чем-то похожая на тёткину в Пыль-Тропе, но только здесь, похоже, не испытывали недостатка в продуктах. Сияющие медные кастрюли и сковороды висели на стенах среди пучков сухих трав и специй, а на полках теснились банки с всевозможными консервами.

Я захлопнула за собой дверь, оставляя опасную ночь позади и чувствуя невероятное облегчение. Какая разница, что за место — главное безопасное. Жинь без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стене возле очага, я опустилась на колени перед ним.

— Ты весь в крови! — Я осторожно сняла его руку со своего плеча. — Дай, погляжу.

— Да ничего страшного…

Тем не менее он позволил стащить с него через голову рубашку, болезненно поморщившись, когда пришлось поднять руки. Я бросила на пол окровавленный комок ткани, и он сцепил ладони на макушке, чтобы дать осмотреть себя со всех сторон.

Ну хоть не соврал: по большей части кровь и правда была чужая. Если не считать рваного следа от пули на боку, помешавшего прыгнуть с балкона, да огромного синяка под татуировкой чайки на спине, других ран я не заметила. Зато заметила кое-что другое.

Плечо было обмотано ярко-алой тканью. Могло бы даже показаться, что это повязка, пропитавшаяся кровью, но свою куфию я узнала бы где угодно. Пальцы будто сами потянулись к ней, ощупывая, и Жинь глянул, приоткрыв глаза.

— Да, это твоя, — кивнул он чуть удивлённо, как будто сам забыл, и, опустив руку, стал возиться с узлами под мышкой.

Я озадаченно присела на пятки.

— Была уверена, что потеряла…

Глупо, конечно. Всего-навсего кусок ткани, ничего не значащий по сравнению с Жинем и нашим делом, просто вещь. Вещь, которую я уже не чаяла вновь отыскать.

— А я думал, нарочно оставила. — Он не смотрел на меня, всё ещё распутывая узлы.

«Потому такие тугие, что боялся потерять?»

— Зачем?

Узлы наконец поддались, и Жинь стал разматывать алую ткань, охватившую тугие мышцы. Кожа под ней, долго не видевшая солнца, была бледнее.

— Утром, когда ты исчезла, она лежала у моей палатки, — объяснил он.

«Ну ясно, потеряла, когда отбивалась от Сафии, а сперва стояла у палатки, решая, войти или нет».

— Я думал, это вроде прощального послания.

Он протянул мне куфию, и я взялась за один конец. Между нами повисла вся история наших встреч, первых дней, когда всё было проще — только Змей Востока и Синеглазый Бандит, мы вдвоём, без всяких восстаний и судеб страны. Хотелось сказать, как глупо было решить, что я могла сбежать просто так, но слова не складывались. В разговорах с Жинем они никогда не складывались как надо.

— Всё равно ты первый меня бросил! — Я дёрнула куфию к себе. — Когда меня ранили…

— Когда ты нарвалась на пулю, Амани, — поправил он, отводя у меня от лица отбившуюся прядь, такую короткую из-за ножниц Айет, и вглядываясь в меня. «Сам нисколько не изменился, а я?» — Потому что не беспокоилась о собственной жизни.

— А ты часто беспокоишься о своей?

— Верно… — Он убрал руку от волос и положил мне на плечо, гладя пальцами затылок. — Только всё равно обидно.

— Ты на меня сердился, что я чуть не умерла?

Мы сидели так близко, что наше дыхание смешивалось. Казалось, лишь его руки не дают мне рассыпаться, и в то же время от их жара я готова была выпрыгнуть из собственной кожи.

— На тебя, на Ахмеда, на себя самого… на всех! — Он наконец взглянул мне прямо в глаза. Кожа его сияла в тёплом мерцании угольков. — Я не люблю терять друзей, Амани… а до этой страны мне дела нет, ты же знаешь. — Он сидел неподвижно, как скала, лишь пальцы играли моими волосами, заставляя меня ёжиться. — Шазад, Ахмед — другое дело, я здесь только потому, что мне есть дело до него и Далилы, а им не всё равно, что здесь будет. Вот и до тебя есть дело. Ты сама и есть эта страна. Когда ты готова была умереть, я ничего не мог поделать, но когда пропала, готов был обшарить всю пустыню в поисках.

Очень хотелось сказать что-нибудь утешительное, но я не могла лгать. Война есть война, сейчас никому не безопасно. Как обещать, что я вновь не поймаю пулю… да и он не может ничего мне обещать. Сама надежда, что ведёт нас вперёд, никому не даёт обещаний. Поэтому я промолчала и просто потянулась к нему, чтобы ощутить в поцелуе всё его отчаяние и решимость.

Конечно, одного поцелуя Жиню не хватило, ему никогда не хватало. Одна рука уже шарила по рваному халату, путаясь в пышной золотой вышивке в поисках моего тела, а другая сняла с волос золотую диадему и отбросила в сторону, словно освобождая меня от дворцовой мишуры и возвращая себе. Казалось, мы задыхаемся, перебегая под огнём неприятеля, и если остановимся, то погибнем. Халат уже валялся на полу рядом с окровавленным комком ткани, и я осталась в тонкой льняной рубашке, отталкивая руку Жиня, которая уже подбиралась к груди. Он задрал подол и принялся гладить шрам на бедре. Меня затрясло, я прижалась к нему, впитывая всей кожей его жар и ощущая другую руку на пояснице.