Кирико Кири - Мир, где мне очень не очень рады [СИ]

Голоса, тени прошлого, те кого я любил и те, кого предал, они шептали мне, они приказывали, угрожали, умоляли выпустить ей кишки и потом просто отпустить сознание, в которое я вцепился. Даже моя бывшая девушка затесалась. Их стало слишком много, а туман стал просто непробиваемым. И ведь почти получилось у них. Безумие такое безумие…

Что меня остановило?

То, что я говорил о себе в третьем лице. Это резануло слух, это было неправильно. Да и галлюцинации казались уж через чур умными, словно их уже рисует не моё сознание, а кое-что покруче. Оно и выдернуло меня из аквариума, заставив взять контроль обратно. Я ведь даже не заметил, как потерял его. Жутковато немного, когда понимаешь это.

А потом… потом, словно заноза, вытащенная из тела, дающая наконец покой измученной плоти, всё, что накипело во мне, хлынуло потоком наружу. Просто сил уж не было держать в себе. Хотелось говорить, плакаться, жаловаться. А Лиа, сучка, выглядела такой понимающей и внимательной, что я не выдержал и раскололся.

Чтоб идти дальше, надо избавиться от груза.

Я говорил, рассказывая, что произошло, что со мной делали и что я чувствовал. Рассказывал, как я боялся, как ждал и как мучился каждый день. Мою боль и обиду за то, что меня пытали вообще по ложным обвинениям, тем, что я не делал. Говорил и жаловался на все эти сраные дни, пока наконец не понял, что меня начало отпускать.

Становилось легче.

Естественно, всё я рассказать не мог. Про то, как мне обидно было получит звание антигероя и спасаться от неоправданной жестокости. О том, что мне приходилось делать, и как всё в итоге получалось. Терпеть издевательства этого мира как физически, так и морально. Да много чего я не рассказал ей, так как не стоит рушить и без того подмоченную репутацию антигероя-нытика. Однако за эти все шесть дней я от души выговорился.

Стало как-то пусто.

Так всегда, когда тебе плохо и слёз уже нет, становится просто плевать на всё. Единственное, что хотелось, так это спать. Галлюцинации, что мучали меня всё больше и больше вместе с голосами стали тонкими и призрачными. Словно выпуская из себя накопившуюся боль, я делал их слабее.

Так я и не заметил, как просто уснул.

Это был бред.

Это была галлюцинация. Маленький мир, что я хотел видеть всей душой. Куда хотел вернуться. То место, где мне были рады.

Это был мой дом.

Я был в старой квартире, где раньше жил.

Как я понял? Очень просто – в отличии от сна я могу соображать здесь своими мозгами. Скорее всего это последствия моего лёгкого безумия.

Этот запах, что можно почувствовать в старых квартирах, нельзя было ни с чем спутать. Старый и добрый, говорящий, что ты дома.

Старые железные полки с обувью, которые не изменились по прошествии стольких времён. Те, которые я запомнил когда-то давным-давно. А вон коробка с игрушками, что я вытаскивал на улицу. Старая, от посылки. И вешалка с одеждой. Кажется, я сдал в росте, так как не могу дотянуться до неё.

Зал… Такой типичный советский зал. Я в шоке, как мать умудрялась поддерживать его даже после того, как прошло столько времени. А сейчас он вообще выглядел как с картинки – красный ковёр, вездесущий советский диван, шкаф, который был во всех квартирах, покрытый лаком. Интересно, были вообще другие модели этого шкафа?

И конечно же телевизор, тот старый бегемот. Мать купила китайского представителя с японским названием позже, когда я поступил во второй класс. А этот старый, добротный, созданный для того, чтоб его можно было сбрасывать с окна на голову незадачливым пьяницам.

И запах. Не запах смерти или стариков. Это был запах того мира, той культуры и той атмосферы. Кто хоть раз чувствовал этот запах, сразу поймёт меня, так как теперь его уже и не почувствуешь нигде.

Но меня интересовало другое.

Кухня.

Там было светло, очень светло. Точно такая же, как я себе её запомнил.

Этот белый кафель, обеденный стол у стенки, шкафы и кухонные столики вдоль другой стены, которые до сих пор были заставлены кружками, тарелками и прочей кухонной утварью. Подвесные шкафы с посудой и всякими вкусняшками, которые при таком росте мне недоступны.

И там, за этими столами копошилась моя мама.

Я не спутаю её ни с кем. Да, девка, залетевшая в пятнадцать, да, ведущая шлюховской образ жизни, пока в её жизни не появился я. Но теперь заботливая, вечно уставшая, любящая и родная. Кто бы мог подумать, что она породит такого как я?

Знала ли она, что в будущем где-то там я буду убивать людей сотнями?

- Мам? – спросил я по своему обычаю, как делал это раньше.

Мой голос был тонким и тихим.

- Ты вернулся? – обернулась она.

Всё тот же человек, прикрытые глаза, уставшие от такой жизни, улыбка, которую она выдавливала из себя нам. И лицо, которое было на всегда худым.

Но это не она.

Мы оба знаем то, что знаем. Её голос пусть и похож, но едва заметные интонации выдают качественную подделку. Если не вслушиваться, ты никогда не заметишь их. И всё же…

Я просто подошёл и уткнулся лицом к ней в живот. Я был действительно мелким. Приятная галлюцинация, добрая и тёплая. Не чета кошмару, который меня преследует. Хотелось бы остаться здесь.

- И ты можешь, - погладила она меня по голове, прижимая к себе.

- Мы оба знаем, что нет, - вздохнул я и отстранился.

Это не моя мать, она улыбается так, как не улыбалась моя. Я вижу её острые зубы, её тёмный взгляд, пусть всё остальное и повторяет её вплоть до запаха.

- Садись, сейчас будет обед, - кивнула она на стол.

Ну… обед есть обед. Я занял место у входа на кухню. Форточка на улицу была открыта, и я мог слышать шум ветра, детские крики и смех, едва заметный гул машин. Но, к сожалению, ничего не было видно. Свет с улицы был настолько ярким, что окно буквально заливало белым. Мне это невольно напомнило врата в рай.

Мама, как и обычно, поставила передо мной тарелку моего любимого горохового супа, после чего села напротив и, уперев руки в подбородок, смотрела на меня.

Вкус был действительно старым и добрым, таким, каким я его запомнил. Хотя уверен, что чувство насыщения было ложным. Хотя кого это волнует?

- Спасибо, - улыбнулся я, вставая из-за стола, после чего подошёл как маме и обнял за шею.

- Ты знаешь, что я ненастоящая, - напомнила она мне.

- Да.

- Тогда почему обнимаешь? – она не вырывалась из объятий.

- Ну не бить же мне тебя.

- И то верно, - усмехнулась мама и развернулась ко мне.

И вот старая как мир картина. Я сижу у неё на коленях, и она обнимает меня, прижимая к себе. Вечная и красивая картина. Сколько мне сейчас? Шесть? Пять? Скорее всего в этом диапазоне. Может даже меньше.

- Ты не боишься меня?

- С чего вдруг?

- Я не та, за кого выдаю себя. Многие, понимая это, злятся, ругаются, пугаются. Кричат, чтоб я не смела осквернять своим присутствием и копированием их любимых, - было в этой усмешке что-то тёплое, материнское. Словно мать, усмехающаяся над глупым поступком несмышлёного и злящегося ребёнка.