Оксана Глинина - Янтарь на снегу

— И так понятно, какие это опасности, — снова возмутилась жрица нерасторопности старика и устремила на меня грозный взор. «Ну, началось», — возникла мысль в и без того слегка кружащейся голове.

— Будьте осторожны, Гинтаре, — как ни в чем не бывало продолжила жрица. — Что бы вы там себе ни думали, найдется немало охотников до вас самой, естественно, из-за вашего происхождения будут и такие, которые не побрезгуют даже тем…

— Достаточно, достопочтеннейшая, — на этот раз наступила очередь вайдила прервать жрицу.

— Я только хотела сказать… — стала обиженно оправдываться старушка.

— Уверен, что ничего такого вы не имели в виду.

— Да, но…

— А все ваши уроки по правилам общения с бравыми молодыми людьми, будем надеяться, Гинтаре за столько лет все же усвоила. Правда? — Вайдил посмотрел прямо на меня.

— Д-да, конечно! — от желания продемонстрировать рвение я даже запнулась.

— Вот и замечательно! А теперь, уважаемая вайдела, — старик говорил мягко, почти ласково, только бы не обидеть достопочтенную старушку. — Я хотел бы поговорить с Гинтой об очень важных делах.

— Н-но…

— Не могли бы вы проследить за нашими гостями, чтобы, не дай Пречистая, они не подвергли излишним соблазнам наших послушниц?

— О! — спохватилась жрица. — И правда, сегодня в обители слишком много дознавателей!

— О том же и я толкую, — поддакнул жрец, незаметно подмигнув мне. И откуда в хмуром настоятеле нашей обители столько озорства?

— Ах, и эта несносная Людвика, убереги ее Пречистая от глупости! — забормотала расстроенная старушка. — Как я раньше-то не догадалась…

Всплеснув руками, вайдела покинула приемную жреца с выражением растерянности на лице и в явно расстроенных чувствах. Старик только виновато улыбнулся и пожал плечами, закрыв за женщиной дверь.

— Что поделать, — заговорил он, все еще улыбаясь. — Иногда приходится прибегать вот к таким маленьким маневрам, чтобы отвлечь ее от очередных наставлений.

— Что вы, отче. — Я тоже улыбнулась в ответ. — Думаю, столь занятой особе полезно подкреплять благое слово благим же делом.

— М-да, — протянул вайдил в ответ, задумчиво поглаживая свою седую бороду. — Нет никого на свете добрее и мудрее нашей наставницы, но как только речь заходит о девичьей чести, благоразумие слегка отказывает ей. В хорошем смысле, конечно, — спохватился старичок. — Секрет кроется в ее далеком прошлом… но мы сейчас не об этом.

Он снова сел напротив меня.

— Послушай, Гинтаре, я понимаю, что для тебя сегодняшний день был полон потрясений. — Он сделал паузу и очень серьезно посмотрел на меня. — Но мне и правда нужно очень серьезно с тобой поговорить.

— Я вас слушаю… — осторожно произнесла, приготовившись добросовестно выслушать все, что скажет жрец.

— Запомни, эти мои слова — только для твоих ушей. — Голос вайдила опустился до шепота. — Мне было видение… во сне. Два дня назад.

Я сглотнула и поспешно кивнула.

— Я видел… видел бескрайние поля огней среди необъятной пустоты. Сердце мое пело, пока не начала расти моя собственная тень. Из нее вытянулись когтистые руки. Черные руки стали душить меня. Их было много — многие тысячи. Они душили, рвали, кромсали. И разлом, Великий разлом, проходящий прямо через меня, черные пальцы распахнули, будто створки ворот. Нить, связующая миры, порвется с последним моим дыханием, а небесные сферы лопнут, столкнувшись, и обратятся в пыль.

Я похолодела.

— Ты сочтешь это бреднями старика, но взгляни сюда! — Вайдил уперся посохом в край лежанки, служившей ему постелью, и легко сдвинул ее в сторону.

Моему взору открылся ничем не примечательный гладкий каменный пол… Не примечательный ничем, кроме небольшого, черного, будто выгоревшего, участка. Вглядевшись, я различила в этом пятне мелкую вязь. Письмена…

— Это же…

— Да, навьи письмена. Черный язык с той стороны разлома. Я не верю в случайности, потому сон наверняка как-то связан с твоим скорым отъездом. — Конец его посоха прошелся над значками, и те заискрились, исходя черным дымком, а потом совсем исчезли. — Не знаю, кто нам противостоит, но дело, как видишь, серьезнее некуда… Только это еще не все…

Совсем упав духом, я приготовилась к новому удару, уже не рассчитывая на снисхождение.

— Видишь ли, я очень надеялся на то, что у нас еще будет время поговорить, и что я успею все тебе объяснить.

Последние слова меня насторожили, и в животе начал потихоньку сворачиваться маленький комок страха.

— А сейчас времени не осталось вовсе, и я очень корю себя за то, что оттягивал наш разговор так долго. Но, надеюсь, твой кузен все поймет и потерпит еще немного. В конце концов, что такое полчаса в целой веренице нескончаемого, я надеюсь, бытия мира!

Жрец снова встал и подошел к окну, глядя на расположенный за этим самым окном сад — зрелище, действительно, радующее глаз, но за столько лет, проведенных подле вайдила Фьерна, я смогла убедиться, что он отнюдь не любуется видом. Глядя в окно, старый жрец пытался таким образом скрыть свой внутренний трепет, чаще всего неприятные эмоции. Будь то злость, беспокойство или грусть. Он становился у окна, пряча все свои чувства где-то за ним — в старом добром саду нашей обители. Вайдил был очень сильным наставником и хорошо читал чувства других. Видимо, это качество помогало ему в прошлом искусно руководить большими воинствами. Но одно дело знать о чувствах других, другое — не подавать вида, что ты знаешь. Сейчас я точно знала, что жрец слышит мои переживания, но ничего с собой поделать не могла — страх разрастался во мне с еще большей силой.

— Когда я нашел тебя в разграбленном Сунагере, — он посмотрел на меня и с грустной улыбкой продолжил, — был безмерно счастлив. Ведь мы так и не успели спасти весь город. Те немногие, кто успел сбежать, клялись, что никого не осталось в живых после лютого налета иманских акынджеев, а тех, кто выжил, — угнали в рабство. У меня оставалась надежда. Маленькая вера в то, что хоть кого-то мне все же удастся найти. Я дал себе зарок: если в городе останется хоть одна живая душа — у меня появится шанс на прощение.

Сегодня и вправду день откровений. И чего Легарту не сиделось дома?

— Как сейчас помню: ты бродила призраком по развалинам приюта и кого-то звала.

Память — вещь капризная и избирательная. Я запомнила, что снова пыталась сбежать из ненавистного приюта и мечтала о том, чтобы он сгорел дотла, и мне не пришлось возвращаться. Как показала жизнь, у богов тоже есть чувство юмора, правда, не очень обычное. Мое следующее воспоминание — сплошные вспышки огненных шаров. Можно было подумать, что в городе начался праздник, только шары летели не в небо, как им положено лететь, а врезались прямо в дома, где досматривали свои последние сны ни о чем не подозревающие жители. Сунагере слишком маленький город, чтобы в нем спаслось много народа, разве что жители с самой окраины или из близлежащих деревень.