Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

— Понимаю, — кивнул Грегор серьезно и, помявшись, спросил многозначительно: — Моя помощь требуется?

Курт переглянулся со стригом, стоящим в шаге от распахнутой двери комнаты, где все еще горел уже никому не нужный светильник; тот замялся, тронув висящие на запястье четки, и качнул головой:

— Нет.

— Это хорошо, — отозвался Грегор с облегчением и снова повернулся к Курту. — Но отец и впрямь хотел, чтобы я спросил у вас… То есть, мы не хотим торопить, но он очень хотел бы уехать как можно скорее.

— Мы тоже хотели бы как можно быстрее покинуть Грайерц, посему можешь передать отцу, что сегодня я зайду поговорить, после чего он волен ехать на все четыре стороны.

— Вы… направитесь в Констанц, да? — нерешительно уточнил Грегор, и Курт нахмурился:

— С чего ты взял?

— Ну… Урсула… Она же говорила про решение судеб мира или земного града и всякого такого… Где сейчас решается судьба христианского мира? В Констанце. Мне кажется, туда и отбыл человек с осколком камня. Вы, разве, так не думаете?

— Сообразительный паренек, — хмыкнул Мартин одобрительно и стер с лица усмешку, обернувшись к Курту. — Что ты скажешь? Какой… у тебя план?

Мартин Бекер. Следователь второго ранга. Личный номер две тысячи три…

— То есть… — переводя настороженный взгляд с одного на другого, уточнил Грегор, — вы не поедете? Или…

— Поедем, — кивнул Курт, однако смотрел не на него, а на стрига с четками святого на руке. — Висконти я описал ситуацию и сообщил, что мы покидаем это гостеприимное графство, не дожидаясь наших — сразу же, как только немного разгребем дела. Из дел остались только беседа с многоуважаемым спецом по камням и отчеты для следователей, которые прибудут нам на замену, а за происходящим вполне способен присмотреть фон Нойбауэр.

— Ты описал всю ситуацию?

— Разумеется. В деталях.

— И уже тогда решил, что едем вдвоем ?

— Вера, — криво усмехнулся Курт. — Это такая штука, знаешь ли, которая приходит внезапно и утверждается в душе и разуме сама собою и напрочь, и ничего ты с ней не поделаешь. Нерационально, глупо, но куда деваться.

Мартин не ответил, лишь кивнув и опустив взгляд на руку с четками. Грегор снова перевел глаза с него на Курта и, смущенно прокашлявшись, уточнил:

— Я еще хотел спросить, майстер Гессе… Я должен ждать здесь ваших вербовщиков, или мне можно с вами?

Германия, апрель, 1415 a.D..

Чужаки в деревне заметны всегда и сразу. Чужаки и не приходят в деревню просто так. Путник скорее обойдет незнакомое селение, а внутрь войдет лишь с просьбой — о ночлеге или пище, или спросить дорогу, если заплутал. Несколько путников — уже событие, и эти уж точно не приходят без цели, особенно если путники эти не обыватели, а воины или торговцы, или бродячие монахи — о таких один из смотрящих за стадом мальчишек прибежит рассказать заранее.

В этот раз никто не прибежал, и чужаки появились внезапно. Потом мальчишки скажут, что никого не видели, мимо них никто не проходил, и стадо не затревожилось, заметив чужаков, а стало быть — никого оно и не заметило, ведь никто не проходил… И все же появились они именно оттуда, где были мальчишки и стадо, и река — с северной стороны. Восемь монахов в старых обветшалых хабитах, изможденные и похожие на восставшие мощи, босые, без дорожных мешков или хотя бы одной тощей сумы на всех.

Они вошли в деревню и двинулись по единственной утоптанной улице насквозь, не останавливаясь, не озираясь, ни на кого не обращая внимания, не говоря ни слова. Они словно и не видели ни домов, ни людей, словно шли не через людское селение, а по пустынному полю или лесной тропе, словно и не было здесь ничего и никого, кроме них и пыльной дороги под их костлявыми ногами. Они шли — в безмолвии, как призраки.

Они шли, и деревня затихала. Потом люди расскажут, что сами не знают, как так вышло и почему. Расскажут те, кто видел восьмерых монахов, и те, кто не знал о бредущих через деревню чужаках, кто был об эту пору в доме или на птичьем дворе, или в кухне у очага, или в дровянике. Расскажут, как точно бы озарение снизошло на их разум и душу. Расскажут, как осмыслили внезапно: грех пред лицом Бога есть мерзость, и Господь отвращается от всякого, творящего грех. Как уразумели вдруг, сколь лицемерны были и вера их, и молитвы, и покаяние. Как нежданно в умы и сердца явилась мысль, что невыразимо грешна их жизнь была от младенчества и до сих лет, и самый тяжкий грех — самоуспокоение, страшная ложь пред Богом и самими собою, утешительные мысли о том, что не поднималась их рука для убийства или кражи, а стало быть, и нечего страшиться, и стыдиться почитай что нечего. Расскажут, как вдруг словно въяве увидели грехи свои, каковые не замечали прежде или забывали, или старались забыть, или раз за разом каялись в них, но вновь и вновь повторяли. Расскажут, как начала метаться и рыдать душа, в единое время и озаренная светом Господней благости, готовой простить всё любому страшнейшему грешнику, и омраченная этим внезапным осмыслением совершенных грехов, прегрешений и нечестивых помыслов. Расскажут, как молчаливые монахи ушли и исчезли, а покаянное озарение осталось и долго еще пребывало в душе, не час, не два, не день…

И то же, почти слово в слово, расскажут в другой деревне, а после и в третьей, и пятой, и еще в нескольких, и в двух небольших городках. Расскажут, что спустя дни внезапное это осенение отошло, но всё ж осталось в душе чувство пустоты и горечи. Расскажут, что, быть может, парочка дел, совершенных на благо неприятного соседа или вовсе незнакомца, или доброе слово, сказанное без выгоды, или молитва ненадолго скрывают пустоту и умаляют горечь. Расскажут, самим себе изумляясь и смущаясь. И кто-то скажет, что милосерден Господь, не позволяющий святым Своим зримо и неизменно быть среди простых смертных и смущать их слабые души…

Первый день мая выдался приятно прохладным. Солнце не ушло, но уже не жарило так по-летнему и по временам прикрывалось облаками, невесомыми, как пушинки, давая прозрачную легкую тень. Ко второму дню пути Мартин уже не щурился раздраженно и не закрывал болезненно глаза, когда небесное светило нехотя выбиралось из облачного кружева, и даже, бывало, первым заводил разговор, а не только односложно отвечал на вопросы.

Грегора все же, к глубочайшему разочарованию несостоявшегося философа, было решено оставить в Грайерце. Как верно заметил Мартин, толку с парня в этой поездке все равно не будет, и если уж на что и рассчитывать, так это на умения его отца, уже однажды доказавшие свою полезность. Однако втянуть камневеда в дело второй раз уже самоочевидно не вышло бы, да и Косса всё же не одаренная любительница жвачных, и Курт сильно сомневался, что Харт хотя бы просто продержится дольше минуты, не говоря уж о каком-то значимом вкладе в победу. Посему пользу оставалось извлекать ту, что была доступна: пытаться закинуть удочку к нейтралам через Харта-старшего и просто держать хоть какое-то время в зоне своего влияния младшего. Философу была вручена бумага с краткой характеристикой и рекомендациями, а на словах отдано распоряжение непременно сообщить конгрегатским служителям, что майстер Гессе велел обратить на новое приобретение внимание отца Альберта…