Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

— Я убивал юношей. Утратив мужскую силу, я узнал от старухи, слывшей колдуньей, что должен оскопить сотню юношей, едва вошедших в половую зрелость, и стремиться доставить самому себе наслаждение, пока они умирают, и тогда вновь стану силен и здоров.

Нечеловек, окруженный истощенными босыми монахами, упал на колени, вцепившись в голову пальцами, словно пытаясь разъять ее на части и извлечь, выцарапать из нее то, что ввинчивалось, впивалось в его разум, тихо завыл, съежившись, сжавшись в комок…

— Я убивал детей своей дочери, которым сам был отцом. Я хотел силы. Я держал ее взаперти и принимал роды, и убивал младенцев, чтобы делать порошок из их сердец. Пять детей я убил. А потом я убил свою дочь, когда она пыталась убить себя, но не смогла, лишь глубоко порезала себе руки.

— Все мы грешники, такие же, как ты, — смиренно произнес монах-целитель, и Косса снова распрямился, но остался сидеть, глядя в пол у своих коленей и тяжело дыша. — Но Господь всем дает путь исправления.

— Будь с нами, чадо Божие, — тихо попросил убийца юношей. — Мы поддержим тебя. Мы поможем тебе.

— Час пришел, — печально сказал поедатель детей. — Пора выбирать.

— Прими протянутую руку, — безмятежно предложил госпитальный служка. — Прими, или адские глубины примут тебя.

— Ты сам их отверз, — пояснил убийца дочери. — Покайся, или придется сойти в них.

— Идите туда сами! — рявкнул Косса, вскинув голову, сжал кулаки, и ветер вновь вернулся, зашумел, завыл… и смолк, точно поперхнувшись.

— Мы пойдем, — благодушно согласился убийца женщин. — Но тебе придется пойти с нами.

— Прислушайся к гласу своей души, — настоятельно проговорил призыватель Сатаны.

Косса вскочил на ноги, раскинул руки со сжатыми кулаками, взрыкнул, точно бродячий силач, силящийся столкнуть телегу, груженную камнями, и снова зашумело в зеленой кроне, и незримый вихрь завыл — все громче и громче…

— Никто не смеет встать у меня на пути! — закричал нечеловек, окруженный босыми изможденными людьми, и ветер отозвался эхом. — Никто, включая вашего распятого бога!

Снова захрустели ветви в стенах, и плетеный пол задрожал под ногами, и невидимый ветер закричал раненым зверем…

— Как жаль… — печально вздохнул убийца мужчин, и его тихий шепот перекрыл вопль бушующей в вышине бури и рык нечеловека…

Восемь монахов, вставших в круг, молитвенно сложили руки у груди и закрыли глаза.

Косса вскинул руки над головой.

Ветер взвыл…

Курт едва успел зажмуриться, но невероятно яркая вспышка все равно ослепила, ветер взвизгнул, раздался утробный разъяренный крик — и упала тишина.

Еще два мгновения он стоял, зажмурившись, и звон в голове разбивал тишину, и в этой тишине кто-то тихо стонал и шуршал, и в глазах медленно гасли отблески нездешнего света. Курт медленно приоткрыл глаза и застыл, глядя вокруг.

Вокруг были каменные стены. Прямо напротив, у стены, высился напольный подсвечник, и в крохотной нише когда-то стояла реликвия или статуэтка, а сейчас лежало лишь сжавшееся в сиротливый комок вышитое покрывало. Неподалеку от пустого алтаря напротив двух витражных окон, разбивающих солнце на сотни разноцветных пятен, на полу лежало тело Бальтазара Коссы в окружении восьми неподвижных тел в потрепанных хабитах, и взирал на безмолвную часовню потемневший Иисус с треснувшего вдоль деревянного Распятия.

Хагнер — в человеческом облике, голый — возился на полу у стены, пытаясь подняться, и тихо постанывал, держась ладонью за плечо, где не было ни единой раны. Мартин стоял по ту сторону алтаря, все так же сжав в ладони самодельный нож с деревянной рукояткой, и из все еще не до конца зажившего пореза на каменный пол медленно и вязко капало красным.

— Куда теперь?

Курт недовольно вздохнул, оглядевшись, словно где-то тут, в саду академии святого Макария, прятался ответ, который он уже отчаялся найти.

— Ни малейшего представления. Послезавтра заседание Совета, и снова, как водится, очень важное и требующее моего присутствия. Чую, до нормальной службы я нескоро доберусь. Пытался уломать Висконти лишить меня этой сомнительной чести…

— Даже не буду спрашивать, чем закончился разговор, — усмехнулся Мартин, и он покривился:

— Обещал подумать. Что в переводе на простой немецкий означает «размечтался»… Ладно, Бог с ним. Как тебе Кёльн?

— Нормально, — улыбнулся Мартин. — Другие люди, другие нравы, но in universum все то же, что и везде. Начальство вменяемое, сослуживцы в меру ушибленные, горожане приличные. Но я рад, что меня отозвали: откровенно говоря, эти месяцы в Кёльне были скукой смертной.

— Пообтесаться на службе в большом городе тебе было нужно.

— Понимаю.

— С Висконти еще не говорил?

— Нет, пока не виделись, и не представляю, зачем меня вызвали… А что?

— Вряд ли я выдам страшную тайну Совета, посему… Он нашел тебе среди наших полуфранцуза в помощники. Приставит к тебе, чтобы ты с ним говорил; Висконти считает, что основы ты уже постиг, а дальше нужна практика, потому что хорошо научиться языку по книгам невозможно, а время поджимает.

— В этом он прав, — нехотя заметил Мартин и вздохнул. — Помощник… Не привык я с помощниками.

— Помощник — это удобно, — улыбнулся Курт. — Поверь. Главное — не поубивать друг друга в первую неделю, а там сработаетесь. Я его видел, парень характером ровный, сообразительный, и главное — без ветра в голове.

— Да, — согласился Мартин серьезно. — Такой помощник служителям из нашего семейства просто необходим. Надо бы и Альте такую подыскать.

Курт с усмешкой кивнул, поудобнее устроившись на скамье, привычно попытавшись найти удобное положение для правой ноги, и стриг осторожно спросил:

— Ты как?

— Я отлично, — хмыкнул он, расслабившись. — Но за два с половиной года так и не смог привыкнуть, что старые переломы и раны больше не ноют в сырую погоду, не отзываются прострелами в неловком положении, не мешают двигаться, не требуют от тела долго и тяжело подниматься по утрам… И сердце явно передумало ломаться. Молодым жеребцом не скачу, однако поблагодарить покойного есть за что.

— Да и всех восьмерых есть за что, — тихо отозвался Мартин, и он молча кивнул снова. — И раз уж разговор о том зашел… Я все это время честно старался не злоупотреблять близостью к Совету и не лезть в то, что не моего ума дело, но… Нет о них каких-то новостей?

— Какие могут быть новости с того света?

— Может, они и не на том свете? Может, кто-то из них являлся отцу Альберту, например… Понятно, — вздохнул стриг, увидев выражение его лица. — Но есть окончательный вердикт, что это было? По мнению Совета, они сошли в Ад, чтобы увести Коссу с собой, и… и что? Куда они делись потом?