Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

Косса обнял ветвь, прижавшись к ней щекой, и закрыл глаза.

— Оно слышит…

— Надеюсь.

Ветер успел зареветь в зеленых ветвях, когда неподвижная фигура в черном фельдроке сдвинулась вперед — молниеносно, неуловимо. Ветер заголосил, заметался, завизжал — и стих, оглушив тишиной, и в тишине было слышно, как хрипит человек, пригвожденный к огромной ветви. Старый железный наконечник пробил шею насквозь, глубоко засел в древесине, и по гладкой светлой коре медленно, все больше набирая силу, струился тонкий красный ручеек…

Мартин отшатнулся, оставив самодельный клинок в теле, точно незримая волна снова отбросила его, взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, отступил назад, кинул взгляд наверх, на зеленую крону, уже не терзаемую невидимым ветром…

Курт выдохнул — сипло, тяжело, словно все это время чья-то рука держала за горло, не позволяя дышать, говорить, думать; лишь теперь он увидел и Хагнера — массивная бурая туша лежала на боку, запрокинув голову и свесив язык, и сейчас лапы слабо скребли по плетеному полу, пытаясь упереться и поднять тело, и затуманенный взгляд медленно яснел…

— О-о-о! — хрипло протянул Косса и, упершись одной рукой в ствол, второй выдернул засевший в горле наконечник.

На ветвь плеснуло ярко-алым, и кровь осталась на коре, уже не стекая вниз, словно впитываясь, проникая, въедаясь…

— О-о-о! Какое коварство! — возгласил Косса и обернулся; Мартин отступил. — Я предложил тебе свободу! Я предложил тебе всю вселенную!..

Он вдруг умолк, бросил взгляд на зажатый в ладони наконечник и, снова подняв глаза к стригу, улыбнулся:

— Врал, конечно.

Косса раскинул руки, и воздух вокруг вздрогнул, задребезжал, как разбитая сталь, и словно волна ветра ударила единым порывом; Мартина отшвырнуло прочь, с силой вмазав в стену, и Курт отлетел назад, ударившись затылком о сплетенные ветви и услышав, как взвизгнул Хагнер…

— Но в одном я сказал правду: ты решишь судьбу мироздания. И ты ее решил!

Голос Коссы звучал хрипло, булькающе, и сквозь цветные мошки перед глазами Курт видел, что нанесенная стригом рана затягивается на глазах, а по венам на шее медленно разливается алое пламя…

Это уже было, было час или вечность назад — часовня, солнце сквозь витражи, человек у алтаря…

Бальтазар Косса — один, в мирском платье, безоружный… Косса стоял неподвижно, чуть приподняв голову и почти зажмурившись, как довольный кот. На губах беглого понтифика застыла блаженная полуулыбка, и вены на лице, открытой шее и ладонях горели, наливались алым, будто напитываясь пламенем — все ярче, насыщенней, и черные глаза почти закрылись, и улыбка стала похожей на оскал безумца…

— Предсказуемость! Вот что такое человеческая сущность!

Мартин, упавший рядом с Куртом, приподнялся, упершись ладонями в пол, оглушенно встряхнул головой и остался сидеть, вжавшись спиной в стену. Рана на шее Коссы исчезла почти совершенно, и голос уже не хрипел и не булькал, голос звучал ясно и громко, оглушительно…

— Любой жертве нужен жрец, ваш бог это знал, как никто другой. Древо, жрец, свидетели, кровь и жертва — как мало нужно, чтобы повернуть историю вспять!

Он засмеялся, запрокинув голову, и смех покатился по залу, свитому из ветвей, ударяясь о стены, взметаясь к зеленой кроне, падая вниз, носясь вокруг незримым ветром. Огонь в венах стал гуще, сильнее, и смеющееся лицо потемнело, исказилось, сминая человеческие черты и лепя из них что-то дикое, невозможное…

— Можешь собой гордиться, Мартин Бекер! — выкрикнул утробный голос, и черные глаза воззрились на застывшего, как камень, стрига. — Именно ты собственными руками отправил свой мир в небытие. Как тебе роль ангела Апокалипсиса?

« Чтобы какой-то мажок сумел переломить Провидение? » — « Именно это и должен сделать Антихрист, разве нет? »…

Антихрист… Anti -christus…

Анти. Против. Вместо. Наоборот. Всё верно, логично, всё настолько очевидно, что теперь непонятно, как не осознал это раньше, как не понял…

« Фарисей, легионер и… пусть будет народ. Жаль, прокуратор не пришел »…

Повторить Распятие — в извращенном, сатанинском духе, но с теми же условиями, в схожих обстоятельствах, возведенных в ритуал: ветвь Древа вместо креста, зрители и — палач. А ведь мог бы догадаться и раньше, dummkopf, asinus [226] Осёл (лат.). ! Помнится, бывший ангел, именовавшийся «наездником на Древе» пытался провернуть подобное, хоть и решил, что ни в зрителях, ни в палаче не нуждается и будет ими всеми сам…

— Добро пожаловать в новый мир!

Этот голос уже больше был похож на рычание, и это лицо больше не было похоже на лицо человека — темный, как уголь, искаженный лик, отвратительный и чудовищный, и вместе с тем странно притягательный; огонь в венах пылал уже невозможным, нестерпимым сиянием, и горела тьма под веками…

И горела кровь на ветви, пробившей плетеный пол.

Кровь разъедала светлую кору, прожигала — медленно, но настырно, и в зеленой кроне застонало, и снова завыл ветер; завыл — и тут же стих. Содрогнулись плетеные стены и пол, и сверху посыпалась листва — желтая, медная, темно-красная, коричневая, иссохшая, и огромная ветвь в центре вздрогнула, скрипнув, и кровь на коре зашипела, впившись в древесину…

Кровь на Древе…

Кровь Распятия…

— Когда кровь Сына Господня пролилась на древо креста… — пробормотал Курт чуть слышно; стриг обернулся, глядя непонимающе, и он повторил, заглушая сатанинский рык: — Кровь Сына Господня! Кровь Мастера! Древо!

Мартин на секунду замер, обернулся на колонну-ветвь, разъедаемую тёмно горящей кровью, кинул короткий взгляд на железный наконечник, чуть смявшийся в нечеловеческой черной руке, снова повернулся к Курту и кивнул.

— Макс! — скомандовал он сухо. — Взять.

Хагнер замялся лишь на миг; в карих волчьих глазах проступило недоумение, на долю мгновения мелькнул совершенно человеческий страх, почти отчаяние, а потом массивная бурая туша припала к полу, оттолкнулась и молча прыгнула.

Утробный голос взвыл, когда огромные челюсти размером с медвежьи сомкнулись на запястье; Косса встряхнул рукой, но челюсти вцепились намертво и всё продолжали сжиматься, и что-то хрустнуло, точно сухая ветка. Мартин подхватился с пола вмиг, вскочив и метнувшись вперед одним невидным движением, за долю мгновения оказавшись рядом с нечеловеком, на котором повис исполинский волк; подхватил на лету выпавший из разжавшейся ладони самодельный нож с деревянной рукоятью и кинулся к ветви в центре плетеного зала. Косса снова взвыл, скрюченные пальцы свободной руки ударили в бурый мохнатый бок, из-под пальцев брызнуло красным, гигантская туша беззвучно отлетела прочь, ударилась о стену и осталась лежать неподвижно.