Себастьян Кастелл - Аббатство Теней

«Похоже, в наши дни все — связыватели душ».

Было бы неточным сказать, что я проснулся через час. На самом деле я вообще не засыпал. Веснушки Диадеры каким-то образом заразили мою Черную Тень, дав девушке контроль над моим телом… Потому что миру, по-видимому, нужен был еще один эзотерический способ отобрать у человека свободу.

Я всерьез начал задаваться вопросом: может, магия просто по сути своей — зло?

Кроме того, учитывая, что Диадера играла в моем мозгу, как плохо настроенная гитара, я не сомневался — она знает, что я сейчас в сознании, поэтому и не пытался этого скрыть. Сев на кровати, я посмотрел на нее через решетку. Зеленые глаза, которые уставились на меня, больше не были такими яркими, их как будто даже затемняли Тени, протянувшиеся между нами.

— Прости, — сказал я.

Она удивилась:

— Ты просишь прощения? За что? Это же ты застрял в камере, Келлен.

— Да, но я и раньше бывал во множестве камер.

— И что?

— То, что тебе следует понять — я неплохо умею из них выбираться.

— Хотела бы я, чтобы на сей раз это оказалось правдой.

Голос ее звучал искренне. Из-за чего было трудно ее ненавидеть. Почти.

Я прислонился спиной к стене. Теперь, когда я знал, что все здесь — часть Черной Тени аббата, стеклянистый черный камень казался скользким и неестественным. Сколько этой штуки может быть в теле одного человека? Или он к тому же забирал ее у людей, которые здесь умерли? Когда ими овладевали демоны, не убивал ли он их только для того, чтобы потом высосать Черную Тень?

Я позволил на мгновение этим и дюжине других болезненных вопросов занять мои мысли, пока проверял Рейчиса. Он все еще был в сумке, крепко спал, крошки сдобного печенья остались на его пушистой маленькой мордочке.

— Много же от тебя помощи, — сказал я. — Где были все эти речи крутого белкокота, когда меня тащили сюда, готовя к виселице?

— Я никому не позволю тебя убить, — сказала Диадера. — Обещаю.

Я смахнул несколько крошек с морды Рейчиса. Он меня укусил. Я счел это странно обнадеживающим.

— Если ты в это веришь, Диадера, мне еще больше тебя жаль.

— Прекрати так говорить! Перестань говорить, что тебе меня жаль. Ты ничего обо мне не знаешь.

Я закрыл клапан сумки.

— В самом деле?

Я подошел к решетке и протянул руку между прутьев. Меня удивило, что она позволила моему пальцу прикоснуться к веснушкам Черной Тени на ее щеках.

— Ты очень похожа на мою подругу.

— Нет, только ты так думаешь. Ты такой же, как все остальные. Я показываю тебе несколько тщательно отобранных фрагментов того, кто я есть, а ты думаешь, будто видишь всю картину. Ты ее не видишь. Ты вообще никогда не видел дальше очевидного, даже когда я… Даже когда я хотела, чтобы ты увидел.

Люди, которые захватывают ваши тела и запирают вас в клетках, не имеют права играть на вашем чувстве вины. Тем не менее со мной это сработало. Как любит напоминать сестра, в глубине души я простофиля, который продаст душу за шанс быть любимым.

— Хочешь знать, что я в тебе вижу? — спросил я.

Я почувствовал, как напряглась ее щека.

— Ты считаешь, что раз ты энигматист, теперь ты можешь ворваться в мой разум? Давай, попытайся.

Странная искренность наполнила ее мысли, как будто некая ее часть действительно хотела, чтобы я заставил ее раскрыться. Я убрал пальцы от щеки Диадеры и вместо этого взял ее руку, приложив пальцы к собственным меткам — пусть она знает, что я их не открываю. Казалось важным, чтобы она поняла: то, что я сейчас скажу, будет исходить от меня, а не от некоего сверхъестественного понимания, дарованного мне Черной Тенью.

— Эта моя подруга… — Несмотря на то что я влип, на моем лице появилась улыбка. — Она во многом похожа на тебя. Она любит дразнить, потому что таким образом дает понять, что с тобой все в порядке — что она не видит в тебе дефектного или менее стоящего, чем любой другой. А еще она очень смелая. Клянусь, чем опаснее ситуация, тем больше в ее походке самодовольства. Чем больше она напугана, тем наглее говорит.

— Похоже, она что-то скрывает.

Я пропустил эту реплику мимо ушей. Теперь Диадера прислонилась к решетке, ее рыжие локоны были так близко, что мне захотелось к ним прикоснуться.

— У нее такие же волосы, как у тебя, что, я думаю, встречается довольно редко.

— Рыжие волосы не такая уж редкость.

— Среди медеков.

Она замерла, как олень, который только что почуял запах охотника и услышал звон тетивы арбалета, но еще не почувствовал рану и отчаянно пытается выяснить, в какую сторону бежать.

— Почему ты так сказал?

— Сперва я не знал. Я знал, что что-то не так. Все это изображение дароменки — оно было слишком идеальным. Все твои жесты и манеры… Каждый слог произносился с самым искрящимся акцентом чистокровной высокородной дароменки. Ясно, что ты путешествовала, а никто из путешествующих не сохраняет свой акцент в такой чистоте.

— Немногие уловили бы подобные тонкости. Твоя подруга аргоси научила тебя этому?

Я пожал плечами.

— Кое-чему. Но все это только сказало мне, что ты что-то скрываешь. В конце концов, все вернулось к тому дню в башне аббата, когда я только что прибыл. Ты пришла, чтобы найти меня возле его кабинета.

— Помню. Ну и что?

— Ты ненавидела меня.

— Ненавидела? — Она засмеялась. — Я практически тебя обольщала.

— Да. Со мной такое не часто случается. Люди, как правило, находят меня слегка отталкивающим, пока не узнают поближе. После этого им обычно хочется меня убить, но тебе не нужно было ждать так долго. Турнам даже сказал на следующий день, что тебе полагалось убить меня.

Она заколебалась, но ни на миг не отвела глаза.

— Он сказал, что ты — джен-теп. Я давным-давно поклялась, что Сутарей будет единственной из твоего народа, кого я стерплю. Поэтому я пришла, чтобы соблазнить тебя. Заставить тебя пойти со мной на утес. Многие люди, которые впервые сюда приходят, когда видят, что демон появляется из того, у кого такая же болезнь, как у них, просто делают шаг прямо с края скалы. Ни у кого не возникло бы вопросов.

Турнам. Диадера. Наверняка Гхилла. Сколько здешних людей хотели убить меня, едва увидев?

— Так что же произошло? — спросил я.

Кончики пальцев Диадеры провели по извилистым черным линиям вокруг моего глаза.

— Это. Я никогда не встречала никого, чьи метки были из той же эфирной плоскости, что мои. На секунду, коснувшись их, я не почувствовала себя…

— Одинокой, — сказал я вслух.

Она кивнула, убрав руку.

— Твоя подруга медек — она сказала тебе, что это такое? Просыпаться каждый день и знать, что твоего народа нет? Что все они убиты, жестоко, ужасно, и что никто не пролил о них ни слезинки?