Дарья Кузнецова - Мастера особых поручений

— А ты уверена, что он врал?

— Я читала протоколы допросов, — спокойно ответила королева. — Я не вызывала у него неприязни, и он решил, что этого вполне достаточно для риска. Дело не в любви, конечно, а в честолюбии, — криво улыбнулась она. — Деналь хотел доказать отцу, боготворившему дочь, что тоже чего-то стоит. Странно думать, что, если бы не его грешки с контрабандой и вмешательство Пеналона, его могли и не вычислить… И я бы его жалела из-за такой семьи. И, может, даже поверила бы.

— Ерунда, — отмахнулась Даршарай. — Его все равно вычислили бы, так или иначе. За любым преступлением рано или поздно следует расплата.

— Вопрос, что считать преступлением, — вздохнула Олира и предпочла сменить тему: — Я рада, что у вас с Тагренаем все наладилось, вы чудесно смотритесь вместе. Несмотря на некоторую… экзотичность его нынешнего облика, а может, и благодаря ей. Буквально единство противоположностей: он весь черный, ты — беленькая. Уже определились, когда свадьба?

— Ну, я еще не дала согласия. — При словах о Грае перевертыш словно засияла изнутри и не сдержала счастливой улыбки. — Но его это вряд ли остановит, и меня поставят перед фактом уже запланированного торжества. Да и… плевать. Я такая счастливая, что даже не верится. И так благодарна тебе за помощь!

— Вы бы и без меня разобрались, — уверенно отмахнулась королева, вымученно улыбаясь. Смотреть на чужое счастье было радостно, но — горько: несмотря на все старания и попытки держать себя в руках, к светлым чувствам примешивалась зависть. — Может быть, в тот же момент. Страх потери прочищает разум и заставляет иначе взглянуть на вещи. Тагренай наверняка понял бы, насколько ты ему на самом деле дорога. И вообще, может, он сам сейчас прозрел. Почему ты решила, что он обратил внимание на перемену в тебе и это его к чему-то подтолкнуло?

— Он сам сказал, — заверила Дая. — Но мне теперь ужасно хочется всех осчастливить… Ты точно не переживаешь из-за Деналя?

— Деналь — это вообще последнее, о чем я переживаю, — отмахнулась Олира. — Меня посол, и тот занимает гораздо сильнее, чем арлаккат. Все же шантаж — в том числе его рук дело, но ведь не сам же он это придумал. Вообще не представляю, что делать с Пеналоном во всей этой ситуации. Не идти же на них войной!

— То есть ты окончательно погрузилась в политику? — осторожно уточнила Даршарай.

— Больше ничего не остается, — развела руками королева. — Единственный более-менее симпатичный жених оказался мерзавцем, где уж тут верить кому-то еще! — усмехнулась она. — Мужчинам вообще нельзя верить.

Как ни старалась Олира говорить легко и насмешливо, получалось у нее плохо. Слишком хотелось пожаловаться, выплакаться — не в подушку, а живому человеку. От души поругаться, покричать, может, даже опять отбить об кого-то ладонь… Не о Даршарай, конечно.

Но вываливать собственные глупые проблемы и страхи на посторонних было совестно, тем более портить своим дурным настроением счастье влюбленных, которые так долго к нему шли.

А с Тавьером королева больше не ругалась, оставалась безукоризненно вежливой. И чем больнее было, тем холоднее делался ее тон. Хотелось ужалить, ударить, хоть немного отомстить. Только без толку, безопасник в любой ситуации и в ответ на любые слова сохранял невозмутимость глыбы льда.

Даршарай же, хоть от счастья едва не парила над землей, ослеплена им не была. И, конечно, видела состояние королевы. Даже догадалась, что связано все это с чем-то очень личным. Но если не с арлаккатом Мисори, то с кем?! Фантазия здесь пасовала.

Какое-то время перевертыш пыталась развеселить королеву, отвлекала ее болтовней на посторонние темы. Посиделки переместились к небольшому кофейному столику, на котором слуги быстро расставили сладости, легкие закуски, чай и бутылку вина. Стало гораздо уютнее. И Олире все это пошло на пользу, она немного расслабилась, улыбаться начала гораздо живее и перестала механически вежливо кривить губы.

Вот только горечь из королевских глаз никуда не пропала, и Даршарай в итоге не выдержала.

— Нет, я так не могу. — Она резко поставила полупустой бокал на стол. — У меня такое ощущение, что я пытаюсь веселиться с главным виновником торжества на его похоронах! Олира, что с тобой случилось?

— О чем ты? — нахмурилась та. Но отвела взгляд.

— Да на тебе лица нет! Ты улыбаешься, да даже как будто живешь через силу. Словно хочется лечь и умереть, но сила воли не позволяет. Ну ладно, ты выглядела испуганной и потерянной, когда погиб его величество, но сейчас?! Война закончилась, толком не начавшись, заговор раскрыт, виновные скоро будут наказаны. Откуда такой настрой?

— Просто я… дура, — тяжело вздохнула Олира. Продолжать упираться не хватило силы воли. — Я знала, что ни в коем случае нельзя влюбляться, по крайней мере, не мне и не в моем положении, но… увы. Теперь приходится расплачиваться за неосторожность.

— Влюбляться?! — искренне опешила Даршарай. — Боги, но… в кого?! Ну не в Грая же! — Против воли в голосе проскользнули нотки ревности.

— Мне кажется, даже это было бы лучше, — слабо улыбнулась королева. — Он, по крайней мере, милый, легкий и уже почти женатый, и отпустить его было бы куда проще. Когда нет даже призрачной надежды — легче. А тут… Можно очень долго себя убеждать в бессмысленности чувств, но сердце слишком глупое и упрямое.

— Тогда у меня вообще нет вариантов, — честно призналась перевертыш. — У вас же больше никаких мужчин в ближнем окружении нет, я же вижу!

— Ты не поверишь. В Тавьера. — Понаблюдав за изменением выражения лица собеседницы — от недоверия до священного ужаса — Олира звонко и нервно рассмеялась. — Сложно представить более неподходящую кандидатуру?

— Честно говоря, да, — с трудом собралась с мыслями Дая. — Нет, я очень уважаю сара Тавьера, но он же…

— Бесчувственная глыба льда. А я просто дура, потому что позволила себе надеяться, что промерз он не насквозь. — Улыбка опять получилась тоскливой и вымученной. — Женщинам свойственно верить в лучшее и надеяться, что уж они-то сумеют перевоспитать избранника. Тем более проскальзывали же… намеки, и я была так уверена, что…

И ее наконец прорвало. Олира рассказывала — сбивчиво, утирая слезы, — решительно все. О том, как он успокаивал, оберегал, заботился, как утешал, как ей чудились какой-то надлом и застарелая рана, как хотелось видеть в безопаснике несчастного человека, который только и ждет, чтобы его спасли. Отчаянно ругала свою самонадеянность, бабскую глупость, потом — всех мужчин, начиная с Тавьера и Деналя. Сокрушалась, что сын ее наверняка вырастет таким же и она совершенно ничего не сможет с этим сделать.

Даршарай, как могла, успокаивала плачущую женщину, обнимала ее, пыталась убедить, что жизнь на этом не заканчивается. Хотя в душе все же искренне недоумевала, как можно было в ее начальнике вот это все отыскать. Скрытые чувства? Боги, да он же даже не деревянный, а цельнолитой из железа! Он только злиться и умеет, если что-то идет не по плану, да и то — сдержанно, на словах. Так что сочувствовала она более чем искренне.