Сергей Плотников - Искажение

— И как же ты тогда собираешься? — Фабио изобразил несколько выразительных движений тазом прежде, чем вспомнил где находится.

— Не знаю, — огрызнулся Феодораксис. — Там видно будет, что я собираюсь…

Что там собирался ещё сказать Клавель, Марила так и не узнала. Потому что заговорил директор:

— Друзья! Единомышленники! Ученики! Мы долго стремились к этому моменту…

Голос Кабуки успокаивал, голос дарил уверенность в себе и окружающих, уносил тревоги. И полька, изрядно измученная собственными нервами, с радостью ухватилась за дарованные ощущения. Она спокойно наблюдала, как извечный серый купол над головой вдруг рассеивается, словно дым, и на здания школы проливает свой яркий свет полуденное солнце. Странные и не самые приятные ощущения, то и дело волнами накатывающие на девушку так и не смогли пробить барьер её отрешённого спокойствия. Наверное, потому, что замолчавший Куроку всё так же стоял на своем месте и с доброй улыбкой словно продолжал делиться именно с ней, Марой, своим спокойствием. Кто-то, кажется, Фабио, сунул ей в руки тарелку с какой-то едой, и она машинально начала её есть, не чувствуя вкуса и наблюдая за развернувшимся в небе титаническим представлением театра облаков. Хороший всё-таки парень мексиканец, пусть и балабол изрядный — но кто без недостатков? Может, стоит в следующий раз любезнее с ним пообщаться? Опять же, в новом Ио его отец явно станет не последним разумным, да и сам сын не пустышка, а как и она сама — офицер. Опять же, отец хоть и нарко, но барон же. Такие “титулы” просто так в руки кому попало не даются. Пожалуй, старшего Клавеля бароном побольше разумных считают, чем её саму — шляхтинкой…

Едва заметная нота дискомфорта прозвучала в общем фоне — какие-то громкие хлопки, сильно приглушенные расстоянием. Фабио и Лазарь зашевелились, что-то с тревогой зашептали друг другу — а потом и вовсе принялись тыкать пальцами в стремительно уходящих с площади учителей и присоединившихся к ним незнакомых ей взрослых. Небо стало опять заволакивать серой хмарью, закрывая светящее через облачный колодец солнце, когда беззвучная мелодия, длившаяся и длившаяся, вдруг оборвалась. Или это она, Войде, вдруг очнулась? Кажется, не она одна: многие школьники, да что скрывать — и некоторые родители приходили в себя и с удивлением крутили головами. Что это бы…

Кабуки, до того спокойно стоящий на месте вдруг резко отпрыгнул в сторону, к краю помоста. А из сгустившегося (когда?!) над домами Тауна тумана резко выросла изогнутая дымная линия, изящной параболой воткнувшаяся в центр импровизированной трибуны. Гулкий удар чего-то твёрдого о доски — и мгновенно снесённая порывом ветра в сторону дымка открыла… ледяную статую? Живую ледяную статую?!

Фигура двинула плечом, и ей под ноги соскользнул, глухо звякнув металлом, закованный в подобие золотого рыцарского доспеха человек. Голова без глаз (или всё-таки ледяной шлем?) повернулась — и голос, полный обертонов, идущий словно со всех сторон, тянущей болью отдающийся в висках, спросил:

— Вы… вы хоть понимаете, что наделали?

“Только ты можешь спасти мир”. Избитая, затёртая сотнями голливудских боевиков до дыр, до полной потери значения и смысла фраза. Слышишь её — и единственная эмоция: “Что, опять?” Мир не изменить одиночке. За каждым королём стоит свита, за президентом — его партия, за полководцем — армия. А за армией — надрывающийся от усилий тыл, обеспечивающий войска. Точно так же за правящей партией должны стоять простые люди, а за дворянами монарха — вассалы со своими вассалами. Один человек может оказаться на острие конфликта, повернуть колесо истории только в том случае, если за его спиной и по его команде в спицы этого колеса вцепятся десятки и сотни тысяч рук. Да, командир важен, необходим. Но без тех, кому он отдаёт приказ — он никто. Не совсем пустое место, но около того. Величина, стремящаяся к нулю.

Не в человеческих силах — спасти мир. Только не в одиночку. И не вчетвером. Даже если у тебя откуда-то взялась противоестественная Сила, способная повергнуть пару отрядов спецназа (польстим себе и запишем в таковые и сводный отряд Кабуки и мехгруппу Перевозчиков) с приданной бронетехникой и иными средствами усиления — у тебя тупо не хватит рук. И в переносном смысле слова — и в прямом. Обидно осознавать это только сейчас, когда уже сделал столько всего. Когда мы уже сделали столько всего. Обидно и горько. Но лучше поздно, чем никогда. Жить иллюзиями после того, как мы во всё это влезли — непозволительная роскошь. Может быть… может быть эта простая истина даже стоила того, чтобы за неё заплатить…

В ментальном диапазоне тишина: думал я достаточно “громко” и открыто, чтобы пересказывать никому ничего не пришлось. Устал… И на душе сейчас так же пусто, как посреди заснеженной степи. Снег, тишина и густой туман — и внутри меня, и снаружи. Почти что гармония… Вот как, оказывается, бывает, когда сделал всё, что мог. Выложился до конца. Мир меняется. Мир прямо сейчас ломается через колено, через воронку циклопического супер-шторма. Летит в тартарары… Хотя, наверное, всё-таки нет. Но сдвиги — воистину тектонические. И мы сейчас — в самом оке бури. Остановись, мгновение. Остановись. Пожалуйста! Просто потому, что дальше придётся опять как-то жить. Жить с тем, что уже произош…

— Я вот не поняла, нет, — деловитый мысленный “голос” Нгобе разбил вязкую атмосферу отрешённости словно брошенный кирпич витрину бутика. — Если нас слишком мало, чтобы что-то сделать, то почему у директора Куроку получилось?

М-мать… Я поморщился, глядя на лежащего рядом Командора Перевозчиков. Сыро, холодно, темно хоть глаз коли. И мир стремительно катится в мирового размера задницу — с невиданным экономическим и военным кризисом, волной стихийных бедствий и катастроф и ещё неизвестно с чем, а я тут сижу. И, кстати, хороший вопрос, Иге. Вот без дураков — хороший. И главное — своевременный, ага.

— Ломать — не делать, — я почти без удивления понял, что знаю ответ. — “Учитель” выяснил слабое место в… миропорядке — и ударил по нему. Деструктивные процессы обычно идут сами собой, в отличие от созидательных. Для того, чтобы что-то создать, построить — нужно приложить усилия и энергию, а разрушение эту энергию высвобождает.

Я встал и с неожиданным наслаждением потянулся. Сколько там прошло с того момента, как автобус вывалился в холд? Пятнадцать… шестнадцать минут? А кажется, что не меньше, чем вечность. Я ведь попал сюда студентом, всё ещё довольно смутно представляющим пределы своих способностей, а сейчас, только что, закончил сканирование памяти военного лидера всемирной тайной организации. Как-то совсем по-дурацки звучит, но я реально за эти пятнадцать минут стал другим человеком. Повзрослел? Ну, не знаю. Поумнел? Ох, очень надеюсь. Потому что время для распускания соплей кончилось… Собственно, у меня его и не было. Мир я изменить не могу. Но могу то, ради чего мне в любом случае сюда нужно было влезть. Вытащить своих девушек.