Иван Алексин - Маг поневоле

— Вот сейчас, ежели ряд с кем-то заключён, охотнику баллот и передают, — жарко дохнул мне в ухо Гонда.

Мефодий, не спеша, коснулся шара, мгновенно погасив его и, бережно, положил в сундук. Толпа вновь замерла, ожидая продолжения. Я уже привычно передёрнул плечами, сбрасывая с себя оцепенение. Послушник, между тем, достал продолговатый, такого же зелёного цвета камень, который был настолько сплюснут, что походил на огромную оладью с надкусанными краями. Будущий жрец бережно, словно артефакт был из тончайшего хрусталя, положил камень перед собой и отошёл на парю шагов назад. Все замерли. Сначала ничего не происходило. Камень лежал неподвижно, словно обычный булыжник.

— Батарейки что ли разрядились, — чуть не сорвалась с моих губ шутка, но я вовремя спохватился. Могут и по шее надавать. Вон как смотрят. Будто на икону. Камень, между тем, очевидно, решив, что полежал достаточно, начал оживать. Сначала его поверхность начала как-то странно пузырится, словно и не камень это вовсе, а вода закипает. Впрочем, мельтешение пузырьков быстро прошло, уступив место пришедшему на смену голубоватому сиянию, хаотично то сжимающемуся, то разжимающемуся вокруг камня. Интенсивность колебаний этого сияния стала нарастать, уже с трудом улавливаясь глазами и, в какой-то момент, вверх ударил столб света, образовав на высоте около метра над камнем, что-то вроде маленького, бешено вращающегося на одном месте, смерча. Восторженный выдох и процедура падания на колени повторилась. Мысленно чертыхаясь, опустился и я. А что делать? Попал в волчью стаю — вой по-волчьи. А то за ягнёночка примут. И поступят соответственно.

— Чаша Ойки, — с придыханием шепнул мне Гонда.

Я оглянулся. В глазах моего друга отражался восторг и благоговение. Что же. Надо признаться, меня это зрелище тоже порядком впечатлило.

— Пришло время узнать волю Троих, — в голосе Мефодия проскользнуло нетерпение. Оно и понятно. Ему-то эта картина успела прискучить, за время поездки по деревням, а в доме закуска стынет.

Наступило гробовое молчание. Десятки глаз напряженно всматривались в троицу испытуемых. Юноши нерешительно переглянулись между собой. Было видно, что подходить в чаше им очень страшно, но вдвойне страшно было сделать это первым.

— Первым будешь ты, Неклюй, — окончательно потеряв терпение, решил ускорить ритуал послушник. — И поспеши! Своим промедлением ты оскорбляешь Троих!

Темноволосый юноша вздрогнул, услышав своё имя, оглянулся на толпу, видимо ищя, у кого-то из родичей, поддержки и нерешительно подошёл к сияющей чаше.

— Не тяни, Неклюй, — Решил подбодрить юношу староста. — Твоя судьба уже определена Троими. Она у тебя в руке. Положив баллот в чашу, ты лишь узнаешь, что тебе уже предопределили боги.

— Да, дядька Панас, — шмыгнул носом Неклюй. Его начало заметно трясти. Было заметно, что юноша с трудом держит себя в руках. — Я щас.

Неклюй протянул пластину к чаше, держа отчего-то нетяжёлый, на вид, баллот, двумя руками. Напряжение достигло предела. Несколько томительных мгновений, юноша боролся с собой, заставляя разжаться напряжённые пальцы и, наконец, выпустил баллот из рук. Пластина опавшим осенним листком закружилась в голубом сиянии и медленно опустилась на камень. Оттуда немедленно, с шипением, повалил густой пар. Будто на горячую сковородку водой плеснули. В его клубах пластина исчезла из вида. Люди замерли, до рези в глазах, всматриваясь в голубоватое марево. И дружно выдохнули, переводя дух.

— Чёрныё баллот то! Вон оно как! — Охнул кто-то из мужиков.

Толпа оживилась. Кто-то радостно хохотнул, староста одобрительно крякнул, зачем то, махнув уцелевшей рукой.

— Неклюй, сын Тихона чист перед Троими, — скользнул равнодушным взглядом по, начавшему расплываться в широчайшей улыбке, юноше, Мефодий. — Да будет с ним их благословение!

Неклюй поклонился послушнику, затем десятнику и старосте, и быстро, почти бегом, соскочил с помоста в толпу. Раздались весёлые возгласы, поздравления, хлопки по плечу.

Видя удачу односельчанина, наконец, решился один из братьев. Довольно решительно подойдя к чаше, юноша пошевелил губами, очевидно, прочитав про себя коротенькую молитву и вытянув над чашей левую руку, разжал пальцы. Ещё один зелёный лепесток закружился в воздухе, плавно опускаясь на камень. С уже знакомым шипением, баллот скрылся у его поверхности. Все вновь замерли, затаив дыхание и, через мгновение, горестно выдохнули. На поверхности камня познания отчетливо выделялось белое пятнышко. Послушник саркастически скривился, староста досадливо поморщился, где то в толпе горько заплакала женщина.

— Как твоё имя? — Строго спросил Мефодий у побелевшего, как баллот на камне, юноши.

Но тот, не сводя остекленевшего взгляда с чаши, похоже, даже не услышал вопроса. Над погостьем повисла напряжённая тишина.

— Назови своё имя, изгой! — Рявкнул, начавший терять терпение, Невронд. — Забыл, перед кем стоишь?

— Степан он, господине десятник! — Возбужденно откликнулся другой близнец, прижимая баллот к груди. — Как есть Степан!

— Ты узнал волю Троих, Степан, — раздражённо прошипел, прямо в лицо неудачнику, Мефодий. — Завтра поутру будь здесь, для совершения обряда.

Юноша, не сводя затравленного взгляда с чаши, механически передвигая ногами, двинулся к краю помоста.

— А как же! — Всполошился, ещё не прошедший испытание, близнец. — Ну, это…. Сейчас бы ему стигму одеть надо, всеблагой отец! Он же потом ни в жись не сознается, что именно ему баллот выпал! На меня кивать будет!

— Видал, как глаза вылупил? — Тихонько фыркнул мне в ухо Гонда. — У тебя такой же вид был, когда баллот белым стал. — Он опять толкнул меня локтем в бок и задорно подмигнул. — А вдруг и вправду не сознается? Вот потеха будет!

— Жалко его, — решил усовестить я друга. — Вон и плачет кто-то горько. Мамка, наверное.

— Ничё. У неё второй остаётся, — и не подумал расстраиваться, по этому поводу, Гонда. — Причём такой же. На одного посмотрела, как будто обоих увидела!

— Может и вправду придержать до поры этого Степана, всеблагой отец? — Озадачился, между тем, Невронд. — Как бы путаницы не было.

Неждан, продолжавший что-то лепетать, вслед уже смешавшемуся с толпой брату, с надеждой покосился в сторону послушника.

— Неча, — зевнул в ответ тот. — Трое дадут — разберёмся. — И прикрикнул на оставшегося близнеца. — Чего встал, орясина? Мне что тут до утра стоять?

— А вдруг и второму белый выпадет? — Поинтересовался я, с опаской.

— Неа, — энергично потряс мой друг головой. — Белый так часто не выпадает. Я вообще думал, что тут без изгоев обойдётся. Но выдать нагрешили перед Троими.

Брат неудачника, очевидно, думал так же. Во всяком случае, к чаше он подходил довольно спокойно. Быстрый взмах руки и пластина сброшена в чашу. То ли попав в какие-то воздушные потоки, то ли ещё что-то повлияло, но зелёный лепесток долго кружился над камнем, упорно не желая опускаться. Люди с затаённым дыханием следили за этим полётом, ожидая его конца. Наконец баллот коснулся поверхности камня. Близнец, казалось, прожигал взглядом поднявшиеся клубы пара. И первым увидел результат.