Николай Желунов - Сердце Сумрака [litres]

– Стругацкие. «Волны гасят ветер».

– Фантастика?

– Угу… Знаешь, иногда я думаю – было бы здорово, если б все колдовство и Сумрак оказались просто выдумкой. Фантастической историей. Как спокойно мы жили бы без всего этого.

– Большинство так и живут, ничего не зная.

– Счастливые люди.

– Их мир ограничен и сер, а жизнь коротка.

– Смотрел «Матрицу», пап? «Неведенье есть благословение».

– Ну почему ты такой ворчун и скептик, Огонек?

– Я хочу быть обычным ребенком, разве это много?

– Ты и есть обычный ребенок. С необычными способностями.

– За обычными детьми не гоняются головорезы.

– Иногда гоняются. Например, за детьми миллионеров, чтобы потребовать выкуп.

Официантка принесла тарелки с драниками, расставила их на столе, в середину стола водрузила кувшин морса.

– Приятного аппетита, – сказала она: тонкая блондинка в небрежно повязанном чистом переднике. Передник был ей не по размеру, слишком большой.

«Заказ принимала другая официантка, – вспомнил Матвей. – Это, возможно, ничего и не значит, но…»

– Простите, а где та девушка?

– Анжела? Ее смена кончилась.

Лина хотела наброситься на еду, но Нелли поймала ее за руку: подожди.

Официантка неловко повернулась, и морс из стакана выплеснулся на рукав куртки Огонька.

– Ох, я такая неловкая, – девушка присела на корточки, схватила салфетку, – секунду, я все вытру.

– Не надо, – остановила Нелли, – мы сами. Идите.

– Я только приложу салфетку.

Повинуясь безотчетному порыву, Кот достал мобильник Валентины, нашел единственный номер в записной книжке – и нажал вызов.

– Девушка, не нужно, – в голосе Нелли появились стальные нотки.

– Хозяин накажет, если узнает, что я не вытерла. – Девушка взяла Огонька за рукав.

– Нелли, не дай ей… – Матвей не успел договорить. Сумрак словно взорвался. Тело официантки неуловимо расплылось, закрутилось цветастым вихрем, превращаясь в подобие воронки, – и вдруг втянуло в себя остолбеневшего от удивления Огонька. Миловидное личико блондинки исчезло – и в краткий миг Нелли успела увидеть знакомые узкие глаза и черные волосы юной Темной колдуньи, которую она пощадила на Ладожском вокзале. Девчонка усмехнулась и подмигнула ей. В следующее мгновение лицо ее стерло вихрем – и воронка рухнула в Сумрак.

Но раньше произошло две вещи: во-первых, дверь кафе распахнулась, и на пороге показались несколько Темных. Во-вторых, Матвей, словно в прорубь, нырнул через стол в Сумрак – за тающим следом воронки. Мобильник он бросил на стол.

Валентина поймет, что случилась беда, – и найдет их. Если успеет.

– Дневной Дозор! – прогремел голос – Никому не двигаться!

Взмах ресниц – и Темные уже заполнили кафе. Лина испуганно пискнула, стакан морса выскользнул из ее пальцев и вдребезги разбился об пол.

Москва-Сити, 52-й этаж башни «Эволюция»,

Московское бюро Инквизиции

23 сентября 2015, 22:16

– Напрасно ты так строг к Вале, Артем, – вздохнул Кролевский, – она стремится сделать карьеру в Дозоре. В этом нет ничего предосудительного. Хочешь коньяку?

Он достал из стола бутылку и стаканы.

Локшин покачал головой:

– Я не делаю разницы между ней и Тайпаном.

– Но зачем этот холод? Они же оба когда-то были твоими товарищами.

Кролевский зажег сигару, сел в кресло, подслеповато сощурив глаза под густыми бровями, словно старый пес у камина. Он явно был не прочь почесать языком. Артем стоял у окна, глядя на ночной город внизу. Он чувствовал неизъяснимое нервное напряжение, словно где-то внутри звенела туго натянутая струна. С самого начала в этой истории что-то пошло не так, и с каждым днем дела портились.

– Мне не нужна дружба с Иными, – сказал он, сложив на груди руки, – мне нужен контроль над ними.

– Добрые отношения с дозорными полезней для нашего дела, – возразил Натан Иванович.

– Добро в нашем мире наказуемо. Впрочем, зло не счастливей добра. Мой выбор – нейтралитет.

– А мне иногда кажется, – старик сделал глоток коньяка, – что ты неравнодушен к Вале.

Силуэт Артема на фоне ночного города замер.

– Да и что с того, – продолжал Кролевский, – кто я такой, чтобы запрещать вам чувства. Из чувства к женщине рождаются только лучшие порывы, испортить их можно лишь гнусностью характера. Это же не о тебе? Если любишь – действуй. Можешь даже покинуть Инквизицию, если работа мешает чувствам. Слова не скажу, клянусь. Валя – восхитительная девушка.

– Ошибаетесь, Натан Иванович. Я презираю сантименты.

– За дурака-то меня не держи, – улыбнулся глава Московского бюро, – я все вижу – ты влюблен, и ты пристрастен.

Он налил себе еще коньяка.

– Беспристрастность, – подавив эмоции, проговорил молодой Инквизитор, – это идеал, коего нельзя достичь, к нему можно только стремиться. Я избрал удел судьи. И я не отступлюсь от него.

– Даже ради любви?

Артем лишь раздраженно повел плечами в ответ.

– Когда-то давно я тоже был влюблен, можешь себе представить, – меланхолично сообщил Натан Иванович, делая глоток из стакана. Локшин ждал продолжения, но шеф ничего не добавил. Он печально смотрел на пламя светильника – одинокий, ссутулившийся, как старый ворон. Тогда Артем заговорил вновь, и город под его ногами стрелял в хмурое небо электрической дробью огней.

– Я не даю преференций ни Свету, ни Тьме. Я заставил себя забыть, что был когда-то Светлым, я теперь Серый, как и вы. Равенство. Спокойствие. Мир! Добрый, радостный мир. Долгая счастливая жизнь. Ради этого я готов на все – и пусть обе стороны меня ненавидят и проклинают. Фанатик? Да, я фанатик. Но я не делаю ничего для себя, я абсолютный альтруист. Моя любовь – для всех Иных в этом мире, а не для кого-то одного. И к Светлой целительнице, и к Темному вампиру.

Кролевский подошел к нему и встал рядом, положив на плечо руку:

– Артем, любовь к Дозорам не входит в наши служебные обязанности. Мы – администраторы. Плотина, что удерживает мир от кровавой бойни. Мы не должны пытаться изменить Свет и Тьму, заставить их полюбить друг друга. Они всегда будут порознь, в этом есть важный смысл, диалектика. Мы стражи, а не лекари.

– Нет, Натан Иванович, мы не просто сторожа. Мы особая порода среди Иных. Иные среди Иных. Наша миссия очень важна. Вот увидите, я докажу вам.

– Но, мальчик мой, никто из нас не может любовь к одному подменить любовью для всех. Это разные чувства, в чем-то даже противоположные: стремление обладать кем-то, с душой и телом, – и абстрактное стремление отдать всего себя другим.

– Уж простите, но для абсолютного альтруиста ваши слова звучат смешно…

А где-то далеко внизу, на одной из ярко освещенных ночных улиц, Валя села в белую «Хонду», и Марина завела двигатель.