Терри Пратчетт - Последний континент [litres]

Дорогуша обхватила его за плечи. Краем глаза Ринсвинд заметил носок Найлеттиной туфельки – им раздраженно постукивали по земле.

– Ну хорошо, хорошо. – Дорогуша разомкнула объятия. – У меня и в мыслях не было его склеить, милочка!

Найлетта поцеловала Ринсвинда в щеку.

– Что ж, когда будешь в наших краях, ты заглядывай, – сказала она.

– Обязательно! Буду специально искать трактиры с фиолетовыми зонтиками рядом!

Найлетта махнула ему рукой, а Дорогуша сделала забавный жест. Уходя, они едва не столкнулись с группой мужчин в белом.

– Эй, да вона же он! – воскликнул один из них. – Звиняйте, мамзельки…

– А, это ты, Чарли… Привет, Рон… Привет всем, – кивнул Ринсвинд обступившим его поварам.

– Слыхал, вы, волшебники, сваливаете, – сказал Рон. – Чарли сказал, нельзя, шоб ты без прощевания уезжал. Ну, давай пять!

– Персиковая Нелли пользуется огромным успехом, – сообщил, улыбаясь во весь рот, Чарли.

– Рад слышать, – отозвался Ринсвинд. – И рад видеть тебя в хорошем настроении.

– О, дела просто покатились! – воскликнул Рон. – Появилось новое сопрано, и у нее, друг, зуб даю, большое будущее, так что… Не, Чарли, ты скажи ему, как ее зовут.

– Жермена Трюфель, – произнес Чарли.

Попытайся он улыбнуться еще хоть немного шире, верхняя часть его головы просто-напросто отвалилась бы.

– Очень рад за тебя, – сказал Ринсвинд. – Начинай взбивать крем прямо сейчас, понял?

Рон похлопал его по плечу.

– Лишний мужик на кухне нам всегда впору придется, – сказал он. – Главное, свистни, друг.

– Что ж, спасибо за предложение. Когда буду вынимать из коробки очередную салфетку, сразу буду вспоминать вашу Оперу, парни, но…

– Да вона он, вона!

По набережной бегом приближались тюремный караульный с капитаном местной Стражи. Караульный радостно размахивал руками.

– Эй, эй, будь спок, не надо никуда бежать! – прокричал он. – Мы ж те помилование несем!

– Помилование? – переспросил Ринсвинд.

– Точняк! – Караульный, тяжело дыша, остановился. – Подписанное… премьер-министром, – едва выговорил он. – Здеся сказано, что ты… хороший мужик, друг, а потому не надо… тебя вешать… – Он выпрямился. – Да мы ж теперь и не стали бы тебя вешать. Как можно! Самый зыкинский побег со времен Луженого Неда!

Ринсвинд пробежал взглядом строчки, выведенные на листке из разлинованного тюремного блокнота.

– О! Это очень приятно, – слабым голосом сказал он. – Хоть кто-то считает, что я не воровал эту проклятую овцу.

– Да не, все ж знают, что это ты ее стырил, – радостно сообщил караульный. – Но после побега, после тако-о-о-ого побега… А погоня? Синяк вот говорит, в жизни не видел, штоб кто-нибудь так драпал! Факт!

Стражник игриво ущипнул Ринсвинда за руку.

– Зыкински, друг, – ухмыляясь, сказал он. – Но в следующий раз тебе не удрать!

Ринсвинд пустым взглядом воззрился на указ о помиловании.

– То есть как? Меня помиловали за спортивные достижения?

– Будь спок! – воскликнул караульный. – И уже целая очередь из фермеров выстроилась. Каждый хочет, штоб в следующий раз ты стырил овцу именно у него. На что угодно пойдут, лишь бы про них тоже в балладе написали.

Ринсвинд наконец сдался.

– Ну что я могу на это сказать? – произнес он. – У тебя одна из лучших тюремных камер для приговоренных к смертной казни. А уж я их повидал. – Заметив восхищенное сияние их глаз, он решил: раз удача повернулась к нему лицом, то и он должен сделать кому-нибудь хоть что-нибудь хорошее. – Э-э… И одна маленькая просьба. Личного характера. Не красьте эту камеру. Никогда. Ради меня.

– Будь спок. А, да, чуть не забыл. Тебе на память. – С этими словами караульный вручил ему маленький сверток в подарочной обертке. – Нам же она теперь не нужна, точняк?

Развернув бумагу, Ринсвинд обнаружил конопляную веревку.

– У меня нет слов, – признался он. – Как трогательно с вашей стороны было об этом подумать. Я обязательно найду ей массу применений. А это что… бутерброды ?

– Узнаешь эту коричневую липкую хрень? Это ж ты изобрел! Короче, все парни ее попробовали, чуть сначала не блеванули, а потом за добавкой прибежали. Ну, мы и попробовали сварганить что-то подобное сами, – восторженно поделился караульный. – Я подумываю, не открыть ли собственное дело. Ты не против?

– Будь спок. Чувствуй себя как дома.

– Зыкински!

Пока Ринсвинд смотрел уходящим стражникам вслед, на причале появился еще один провожающий.

– Я слышал, вы отправляетесь домой, – сказал Билл Ринсвинд. – А может, останешься здесь? Я перемолвился словечком с твоим деканом. Он чертовски хорошо о тебе отзывался.

– Да? И что же он сказал?

– Что, если ты у меня будешь работать, мне крупно повезет.

Ринсвинд окинул взглядом блестящий, умытый дождем город.

– Предложение почетное, – признал он. – И все же… Не знаю… Все это – солнце, море, прилив и песок – не мой климат. Но все равно спасибо.

– Ты уверен?

– Ага.

Билл Ринсвинд протянул ему руку.

– Будь спок, – сказал он. – На праздник я пошлю тебе открытку и что-нибудь из одежды, которая мне все равно мала. А теперь пора в университет. Весь персонал на крыше: заделывает течи…

Так все и закончилось.

Еще какое-то время Ринсвинд сидел, наблюдая за тем, как на борт взбираются последние пассажиры. В последний раз он посмотрел на набухшую от дождя гавань. Потом поднялся.

– Ну, идем, – позвал он.

Сундук следом за ним двинулся по мосткам. И уже очень скоро они плыли домой.

Шел дождь.

Вода бурлила в древних речных руслах, а переполняя их, растекалась кружевом канавок и ручейков.

А потом опять шел дождь.

Почти в самом центре последнего континента стояла гигантская, прокаленная десятитысячелетним жаром красная гора. Ныне она исходила паром, и со склонов ее низвергались водопады. А неподалеку от этой горы росло дерево, и в его ветвях сидел маленький голый мальчик. Компанию ему составляли три медведя, несколько опоссумов, а также бесчисленное количество попугаев и один верблюд.

Если не считать горы, мир состоял в основном из моря.

И кто-то шел по этому морю вброд. Старик, несущий за плечами кожаный мешок.

По пояс в бурлящей воде, он остановился и поднял голову к небу.

Что-то приближалось. Облака вращались, скручиваясь, образовывая нечто вроде дымохода с серебристыми стенками, ведущего к синему небу. И был еще звук – как будто взяли громовой раскат и размазали его по очень большой территории.

Появилась точка. Эта точка росла. Старик вскинул костлявую руку, и в ладонь ему с легким шлепком влетел деревянный овал на кожаном шнурке.

Дождь вдруг перестал.

Последние капли выбили мелодию, словно бы говоря: «Теперь мы знаем, где ты, и мы еще вернемся…»