Маргарет Роджерсон - Магия шипов

Кабинет исчез, все ушло во мрак, кроме нее самой, Эшкрофта и сверкающих серебром острых обломков, которые поблескивали вокруг них. Знакомые картинки вспыхивали яркими цветами на поверхностях этих осколков. То были ее воспоминания, парящие в пустоте подобно кусочкам разбитого зеркала. Все они показывали разное: блеск рыжих волос Наставницы в свете уличного фонаря; Уордена Финча, поднимающего над ней свои розги; смеющееся лицо Катрин.

Хотя Элизабет смутно чувствовала жесткую хватку Канцлера на своей руке, здесь, в этом месте, он стоял словно в отдалении. Чародей повернулся, вглядываясь в осколки воспоминаний, и поднял руки. Они начали вращаться вокруг него в сверкающем вихре, сливаясь, чтобы показать ему не просто фрагменты, а целостные воспоминания Элизабет в переливающемся стеклянном потоке. Приглушенные звуки раздавались эхом в пустоте. Это были смех, шепот, крики. Ее желудок сжался при виде самой себя – маленькой девочки, бегущей сквозь фруктовые сады к Саммерсхоллу от мастера Харгрува, тщетно пытающегося ее поймать. Это ее воспоминания. Эшкрофту не место в них.

– Покажи мне то, что ты скрываешь, – приказал канцлер. Его грубый и отчужденный голос отдавался эхом со всех сторон.

Яркий солнечный день сменился мрачной сценой с Элизабет, спускающейся по лестнице Великой библиотеки в ночной сорочке с высоко поднятой в руке свечой. Она чувствовала, как магия высасывает из нее воспоминания. Противостоять ему было все равно что противиться подводному течению, относящему тебя от берега во время отлива. Паника сжала ее легкие. Девушка могла прочувствовать эти воспоминания, слышать звуки и ощущать запахи. Смотрела на саму себя, отпирающую дверь и смотрящую в темноту. В любую секунду сейчас она могла почуять запах эфирного горения – доказательство того, что преступление совершил чародей.

Элизабет должна была это остановить, но не могла сопротивляться магии Эшкрофта. Она чувствовала, что, если начнет бороться, ее воспоминания разобьются на миллионы осколков и навеки исчезнут. Он разрушит сознание и всю ее жизнь, если это потребуется. Ей необходимо было показать ему хоть что-то.

Она забралась глубже, внутрь самой себя – туда, где хранились самые ценные ее воспоминания, и нашла то, что готова была показать ему.

– Знаешь, почему я оставила тебя здесь, в этой библиотеке, Элизабет? – спросила Наставница.

Дыхание девушки перехватило. Воспоминание перенеслось на момент, когда она нашла тело Наставницы. Женщина говорила те же слова, что и тогда в склепе, но в этот раз произносила их, умирая. Последние слова, которые она должна была сказать Элизабет. Ей удалось объединить два воспоминания вместе, и это новое событие выглядело правдоподобно, потому что оно было реальным для нее самой. Горе и тоска пронзили ее сердце словно стрелы. Она уже никогда не надеялась вновь услышать голос Наставницы.

– Как сейчас помню, шел сильный ливень… – обрывки слов слетали с потрескавшихся губ Наставницы, – гримуары в ту ночь были необычайно беспокойны…

Уставившись на воспоминания, Эшкрофт нахмурился.

– Ты создана для этой библиотеки.

Эшкрофт в отвращении тряхнул головой и отвернулся. Он взмахнул рукой, и осколки стали распадаться, разбиваясь подобно водяным каплям о поверхность земли.

– Нет! – закричала Элизабет. Слишком поздно она вспомнила о том, что сказала Лорелея два дня назад: «Заберите нужные воспоминания силой, а остальные – уничтожьте».

– Ты создана для этого места…

Реальность ворвалась в сознание бурей цвета и звуков. Кто-то кричал. Горло Элизабет саднило. Все ее тело отзывалось болью, и она чувствовала вкус соли, меди и запах жженого металла.

Прозвучал голос Эшкрофта, перекрывавший ее агонию, словно корабль, плывущий по тихой глади моря:

– Она ничего не знает. Воспоминания, которые девчонка скрывала, – лишь сентиментальная чушь, возможно, важная для нее, но не для нас. Приведи мистера Хоба. Все приготовления уже сделаны. – Его голос постепенно отдалялся, или это она уходила в темноту – туда, откуда не было возврата. – Сегодня вечером мы отправим ее в Ледгейт.

За окнами кареты лохмотьями опускалась ночь. Облака грязного дыма скрывали город, выбеленный полной луной, которая сияла на темном небе, словно серебряная монета, упавшая в канаву. Элизабет не видела эту часть Брассбриджа, когда они с Натаниэлем проезжали мимо на прошлой неделе, если не считать унылого пятна фабричного выхлопа на горизонте. Старые кирпичные здания почернели от сажи. Колеса кареты шлепали по лужам, и липкий холод пронизывал воздух. Где-то рядом в темноте зазвонил колокол.

Она сидела, сгорбившись и дрожа всем телом. Бессвязные мысли заполнили ее голову, словно битое стекло, и острая боль пронзала череп каждый раз, когда карета подпрыгивала на колее дороги.

Меня зовут Элизабет Скривнер. Я из Саммерсхолла. Канцлер Эшкрофт – мой враг. Я должна разоблачить его…

Девушка повторяла эти слова снова и снова, пока они не стали казаться реальными. Одно за другим, она собирала воедино свои воспоминания. Заклинание, которое Эшкрофт использовал против нее, должно было разрушить ее разум, оставив лишь пустую оболочку, однако ему это не удалось. Элизабет все еще была собой. Даже боль напоминала ей, что она жива и у нее есть цель.

За окном мелькнула высокая металлическая ограда с шипами поверху, и карета начала замедлять ход. Они остановились перед коваными железными воротами, за которыми виднелось здание госпиталя Ледгейт. Больница представляла собой длинное прямоугольное строение с колоннадой и часовней с куполом, однако эти штрихи только подчеркивали официозную унылость постройки. Госпиталь возвышался над окружающим его убожеством и бедностью, как что-то восставшее из кошмарного сна. Элизабет интуитивно понимала, что это – место страданий, а вовсе не исцеления. Здесь неугодные кому-то люди вроде нее исчезали бесследно.

Стражники открыли ворота, чтобы впустить их, и карета поползла по подъездной дорожке. Элизабет прижалась лицом к окну. У дверей больницы их ждала группа людей: полная женщина с суровым лицом в накрахмаленном переднике, по бокам от нее – двое санитаров в белой униформе. Когда экипаж снова остановился, один из слуг открыл дверь. Туман прокрался внутрь, подобно пролитой каше.

– Выходи, дорогая, – принялась уговаривать ее сестра-хозяйка. Она говорила с Элизабет, словно та была маленьким ребенком. – Пойдем, я накормлю тебя горячим ужином у камина. Тебе бы этого хотелось, не так ли? Тушеное мясо, хлеб, пудинг с изюмом – ешь, сколько захочешь. Меня зовут Матрона Лич, и мы с тобой станем очень хорошими друзьями.