Василий Криптонов - Солнцеворот

Арека дернулась, услышав эти слова, но продолжала стоять на месте. Она понимала, что её не пытаются оскорбить.

— Как же ты добился их доверия? — спросила она.

— Очень просто. Я был таким же, как они, и мне было, что им дать.

— Но ведь я…

— Не такая, как они. Нет, девочка. Ты совсем другая. И если ты не найдешь внутри себя замученного в бараке ребёнка, все твои попытки пропадут без следа.

Арека вытерла слёзы рукавом платья, вздохнула.

— Я так долго училась быть сильнее ребенка…

— И правильно делала. Ты уже сильнее, этого не отнять. Однако всегда быть сильной нельзя, это ломает даже сильнейших. Я стал тебе доверять лишь теперь, когда увидел, как ты плачешь, не сумев добиться доверия от детей. Твои слёзы шли от сердца. А твои слова на уроке…

Чевбет постучал пальцем себе по голове и улыбнулся. Арека несмело улыбнулась в ответ.

Лес, кольцом окружающий безымянную деревеньку, готовящуюся умереть во второй раз, пылал. Люди, поначалу высыпавшие из домов, попрятались обратно. Должно быть, надеялись, что стены защитят их от дыма.

Паскар, сложив руки на груди, стоял на въезде в деревню. За его спиной единственную дорогу перекрывал фургон.

— Командир! — крикнул оттуда один из заключенных. — Жарковато.

Паскар молчал. Он, хмурясь, смотрел на два тела, лежащие между домами. Отсюда нельзя было толком различить лиц, но размеры совпадали. Паскар час назад выдвинул условие, на котором людей оставят в живых. Сардат и Аммит должны сдаться. А в доказательство своих намерений — принести жертву.

Две жертвы.

— Командир! — Опять этот глухой голос. — Сам-то подумай? Запечемся тут!

Паскар нахмурился. Жар от горящего леса шел чудовищный, солнце припекало, и фургон наверняка раскалился неимоверно. Тягловые лошади начали хрипеть, но, послушные погонщику, не двигались с места.

— Вперед, — сказал Паскар, — за мной.

Тронул своего коня, направляя к распростертым на земле телам. Следом с грохотом покатился фургон. Остальные вампиры из сопровождения двинулись следом.

Сердце то и дело срывалось в галоп. Паскар заставлял его остановиться, успокоиться, но оно вновь и вновь нарушало запреты. Такое возможно? Вампир, теряющий власть над собственным сердцем?

«Аммит, — шептало оно. — Аммит, Аммит, Аммит…»

Сердце шептало это имя долгие годы. Иногда шепот делался тише, иногда казалось, что кроме него все звуки исчезли. С самого детства Паскар повторял это имя, то про себя, то шепотом. А иногда даже кричал, когда знал, что никто не услышит, или слышащий умрёт.

Он часто представлял лицо Аммита на месте лица врага, и после убийства становилось легче. А сегодня Река преподнесла настоящий подарок. Сегодня Аммит умрёт по-настоящему. И закончится этот кошмарный сон, который Паскар привык называть жизнью.

Он помнил камень. Он помнил кровь на камне.

Нагнувшись, Паскар поднял камень с земли и сжал его так, что острые края впились в ладонь, разрезали кожу.

Эти двое стояли в тени, возле сарая. Им до такой степени хотелось стать незаметными, что они почти достигли желаемого. Паскар остановился и остановил сердце. Хватит, хватит колотиться! То, что они сдались, ещё не значит, что перестали быть опасными. На что способен слепец, Паскар видел, и слепотой не обманется. На что способен Аммит, Паскар знал всю жизнь. Нельзя недооценивать того, кого назначаешь своим врагом.

— Поднимите высоко руки, — сказал Паскар, и звук собственного голоса ему понравился. Голос командира, владыки.

Двое подчинились. Паскар не удержался, впился взглядом в лицо Аммита. Оно почти не изменилось, разве что впервые на нем появилось такое выражение: растерянно-угрюмое. Что, не до насмешечек теперь, да?

— Погаси огонь, — глухо сказал Аммит. — Перекинется на деревню…

Паскар не смог удержаться. Сердце стукнуло, рука размахнулась, и окровавленный камень полетел в лицо Аммиту. Удар. Голова вампира дернулась, на скуле образовался разрез.

— В цепи обоих, — отрывисто приказал Паскар. — Подвесьте в сарае. Мне с ними нужно поговорить. Людей согнать к фургону. Лошадей, скот — всё, что представляет ценность.

Подчиненные бросились выполнять. Действовали быстро и очень осторожно, не позволяя себе встать в опасную позицию. Впрочем, Аммит и этот слепец позволили цепям стянуть их руки и ноги безропотно. В сарай их утащили волоком.

Паскар закрыл глаза, сосчитал до десяти, потом — ещё раз. Он тянул время, надеясь, что не похож на ребенка, который несется домой, радостно смеясь, потому что…

Дядя Аммит принёс новую игрушку!

Хватит!

Паскар открыл глаза. Детство закончилось, и прошлое — в прошлом. Сегодня он отправит туда последние уголья и пойдёт дальше, в будущее.

Подойдя к телам, Паскар усмехнулся. И проверять было нечего. Всё ясно. Ратканон, этот непримиримый враг вампиров, погиб, допустив вампиров в друзья. Брюхо распорото, кишки вытащены наружу. Для людей, которые это видели, Аммит и слепец, должно быть, стали вероломными тварями. Но Паскар-то понимал, что они просто сделали сложный выбор. Что, убив одного, спасли десятки.

Рот великана приоткрыт, выпученные глаза таращатся в небо. Мертв. Мертв Ратканон! Пожалуй, стоит приволочь его тушу в Кармаигс, бросить на площади, созвать людей… Впрочем, его величество не одобрит. Придется сжечь на месте.

Женщина — та самая, что пробила копьем бок фургона — лежала рядом, её голова — чуть поодаль. Эта ещё может ожить, хотя, если она из недавних, то вряд ли. Но всё равно, огонь довершит дело.

Паскар вытянул руку над телами, почувствовал, как огонь поднимается из самых глубин его существа, усиленный кровью Эрлота. Кончики пальцев начало покалывать…

— Закончили с этими!

Паскар перевел взгляд на шестерых вампиров, выстроившихся перед сараем.

— И что встали? Люди. Скот. Шевелитесь!

Проводив их взглядом, Паскар опустил руку. Позже. Может, он ещё заставит Аммита посмотреть на тела. Возьмет изломанные руки слепца и погрузит их в разрезанное чрево Ратканона. И уже тогда…

Тьма опять окружала его.

Благословенная тьма, спокойная тьма. Тьма, забирающая все мысли, все чувства, все тревоги. Какой смысл о чем-то беспокоиться, куда-то стремиться, если всё равно мир окутан тьмой, и хоть ты в лепешку разбейся, а ничего не изменишь.

Это природа мира, её не изменить.

Изредка алыми сполохами прорывалось воспоминание о том, что он сделал с Милашкой. Да, она сама его о том просила, заливаясь слезами. Но он-то знал, что не благодеяние совершает. Потому что другая, багровая тьма рвалась из груди его наружу. Больших трудов стоило её подавить.

Ради чего?.. Чтобы не подвергнуть опасности Аммита и жалкую горстку людей, на которых ему плевать?