Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов

Гоблин подскочил к нему, выставив руки. Но фата Инколоре перехватила пачку. Она отсчитала половину, а остальное сунула Гальяганте обратно в карман камзола.

— Если мы намерены стать деловыми партнерами, — сказала она, — мы должны в первую очередь упорядочить финансовую отчетность.

Он взглянул на нее с новым интересом.

— Так мы собираемся стать деловыми партнерами?

— Поживем — увидим.

— Сюда. — Гоблин положил руку на неприметную дверь. — Жутко непристойно, очень мило, даю слово.

Джейн колебалась. Ей ужасно не хотелось входить. Внутри подстерегало нечто страшное. Она чувствовала его. Она будет вечно сожалеть, что увидела это.

— Ты боишься? — спросила Жюиссанте.

Два слова повисли в воздухе — вызов.

— Нет, разумеется, не боюсь.

Джейн вошла в дверь, твердо захлопнув ее за собой. Будь она проклята, если позволит другим увидеть свои колебания, чем бы ни оказалось то, что было за дверью.

Она очутилась в пустом помещении размером с баскетбольное поле. Только в углу сгрудились у переносного телевизора шестеро гномов. При ее появлении они тут же выключили его и порскнули в разные двери. Двое вернулись, катя старинный тумбовый патефон с ручкой. Третий спешил позади с восковым цилиндром. Он защелкнул его на место, закрутил ручку и опустил иглу.

Полилась скрипучая музыка.

С грохотом взлетели по стенам шведские лесенки. С головокружительной скоростью натянулись через весь зал гирлянды фонариков из папиросной бумаги. На лестнице послышался звук шагов остальных трех гномов.

Они ввели Балдуина.

На Балдуине болтался фрак. Костюм был классически дорогой, поношенный ровно настолько, чтобы не выглядеть выданным из проката. Ступал эльф слабо и неуверенно. Фарфоровые руки в пигментных пятнах безжизненно свисали по бокам. Голова медленно ходила туда-сюда, как у черепахи, а взгляд был рассеянный, словно смотрел в иную вселенную.

«Я не боюсь, — уверила себя Джейн. — Я не испугаюсь».

Голова Балдуина повернулась к ней. Остановилась.

Он смотрел прямо на Джейн.

Вокруг нее засуетились ухмыляющиеся гномы. Один снял с девушки маску. Другой забрал плащ. Они подтолкнули ее вперед, положили левую руку Балдуину на плечо. Одну из его мертвых рук вложили в ее ладонь, а другую обернули вокруг талии.

Они танцевали.

Металлический вальс кружил их по спортивному залу. Оба двигались неуклюже, шаркая в ответ на тычки и попихивания обслуживающего персонала. И кружились, кружились.

Сначала Джейн упорно смотрела Балдуину в грудь. Затем между ними втиснулся гном и маленьким кулачком стукнул ее снизу по подбородку. Она заглянула в бледные, серые глаза Балдуина.

В них мелькнула какая-то искра. Губы дрогнули, словно он пытался вспомнить, как исполнить давно забытое ими действие. Раз. Другой.

На третий раз чудо свершилось. Он медленно сложил губы бантиком, как умоляющая о поцелуе маленькая девочка. И разжал их с еле заметным «чмок».

Джейн помотала головой.

— Нет.

Губы сложились снова. Он начал склонять голову вниз, к ней. Она чувствовала запах его дыхания: сладковатый, гнилостный — запах тления. Руки старика ожили. Пальцы еле заметно ущипнули ее.

— Нет!

Джейн изо всех сил оттолкнулась от груди Балдуина. Но она не могла вырваться. Казалось невозможным, чтобы столь хрупкое и слабое создание удерживало ее, но ему это удавалось. Руки его словно превратились в металлические зажимы. Медленно, неотвратимо они сжимались, придавливая ее к дряхлому эльфийскому лэрду. Его губы приблизились к губам Джейн. Когда она попыталась отвернуться, гномы удержали ее голову на месте.

Он высунул язык и протолкнул его Джейн в рот. Он вошел, как ключ, скользнувший в замок.

Она открылась при его прикосновении.

Тут же все изменилось. Спортзал, гномы, даже сам Балдуин — все свернулось и растворилось, словно воск в карболке. У подменыша скрутило живот. Она испытывала сводящее с ума головокружение, будто ее протаскивали сквозь непроницаемое для чувств измерение. И место уже было другим, не тем, куда она попала до этого.

— Джейн?

Она не обернулась. Она смотрела в окно, загипнотизированная увиденным в нем кошмаром. Стекла были грязные и в потеках, на подоконнике валялись высохшие останки мух. Белая краска отваливалась от деревянной рамы чешуйками, если как следует нажать на нее большим пальцем. Чешуйки кололи больно, но не до крови.

Но не это было ужасно.

— Я принесла тебе фрукты, — говорила ей Сильвия. — Яблоки и бананы. И ментоловый «Салем», блок, длинные, как ты любишь. Я передала их дежурной сестре, и хотелось бы мне, чтобы ты каким-то образом могла сообщить, сколько на самом деле выкуриваешь. Уверена, она подворовывает.

Небо висело низко, но не похоже было, что собирается дождь. Такое ощущение, словно оно навечно решило оставаться серым и хмурым. Вид из окна был уродливый, хотя предполагалось, что он совсем не такой. Газон существовал единственно для того, чтобы его стригли через день и так коротко, чтобы проглядывала земля. «Они просто боятся, — думала Джейн, — что хотя бы одна травинка вдруг пробьется и будет расти свободно». Для нее газон представлял собой абсолютный символ тирании. Но и это не было самым ужасным.

— Сядь на край кровати, я тебя причешу.

Джейн повернулась к матери. Какой потрепанной выглядела Сильвия, какой несчастной и… какой старой. У нее был тот вид, который она всегда принимала, входя к ней: она храбрилась, нацепив ободряющую улыбку «все-будет-хорошо», откровенно противоречащую застоявшемуся в глазах страданию.

Джейн подошла к кровати и села. Тело казалось тяжелым, бесформенным, неуклюжим. Это все мучная диета, недостаток движения, и тот факт, что никогда не было причины не распускаться.

Сильвия уселась с ней рядом, достала щетку и начала приводить волосы Джейн в порядок. Руки ее порхали. Созерцая их танец, Джейн могла представить, как грациозна была в юности ее мать, как весела и кокетлива, до того как с ней приключилась Джейн.

— Я на днях видела тетю Лилиан, — непринужденно болтала Сильвия. — Она сказала, что молодой Альберт опять возвращается к жене, можешь себе представить? Это в который… в третий уже, кажется, раз? В этом браке что-то не так. По-моему, между ними больше, чем видно глазу. — Она умолкла, чтобы прикурить сигарету, и критически оглядела Джейн. — Как тебе понравится, если я заплету тебе «корзиночку»?

«Мама, — попыталась сказать она. — Я хочу домой».

Но ничего не вышло.

Никогда не выходило.

Она приподняла голову и снова посмотрела в окно. Хотя с этого места не было видно, но перед внутренним взором продолжала стоять ужасная картина, на которую она смотрела, когда вошла мать. Ее собственное отражение. Круглое одутловатое лицо, небрежно наложенная косметика, темные злые глаза. И выражение, ясно говорящее, что ее разум за миллион световых лет отсюда.