Урсула Ле Гуин - Миры Урсулы ле Гуин. Том 11

— Не одна, — негромко сказал Ленуар Пенниуизеру. — Одиночество, а? Одиночество и есть колдовство, одиночество сильней всякого колдовства… В сущности, это не противоречит законам Природы.

Из-за двери выглянула Бота, лицо ее, обрамленное непослушными черными волосами, разрумянилось. Она застенчиво улыбнулась и по-латыни учтиво поздоровалась с гостьей.

— Кёслк не понимает по-латыни, — с истинным наслаждением сказал Ленуар. — Придется поучить Боту французскому. И ведь французский — это язык любви, так? Вот что, выйдем-ка в город, купим хлеба, я проголодался.

Он завернулся в свой траченный молью черный балахон, а Кёслк поверх серебряной туники набросила надежный, все скрывающий плащ. Бота причесалась, Барри рассеянно поскреб шею — вошь укусила. А потом все отправились добывать завтрак. Впереди шли алхимик с межзвездным археологом и разговаривали по-французски; за ними следовали галльская рабыня и профессор колледжа из штата Индиана, держась за руки и разговаривая по-латыни. На узких улицах было людно, ярко светило солнце. Высоко в небо вздымались квадратные башни собора Парижской Богоматери. Рядом играла мягкой зыбью река. Был апрель, и в Париже, по берегам Сены, цвели каштаны.

Держа дымящийся факел, в темноте одиноко стоял обнаженный человек. Красноватый отблеск пламени освещал пространство и землю всего на несколько футов вокруг; за пределами же этого маленького островка света царила темнота, безмерная темнота. Время от времени налетали порывы ветра, в темноте мелькали чьи-то сверкающие в отблесках пламени глаза и раздавалось многоголосое бормотание: «Подними факел выше!» Обнаженный человек подчинился этому требованию и поднял прямо над головой факел, который покачнулся в дрогнувших руках. А темнота продолжала стремительно наступать, быстро и невнятно что-то бормоча, окружая человека. Ветер становился все холоднее, красное пламя оплывало. Негнущиеся руки человека задрожали — сначала едва заметно, потом все сильнее; лицо его покрылось потом; и он только слышал тихое, но настойчивое: «Подними факел, подними факел…» Течение времени остановилось, и только шепот все нарастал и нарастал, превращаясь в рев и нагоняя еще больше ужаса; никто и ничто не касалось человека, и он продолжал один стоять в свете пламени.

— А теперь иди! — проревел чей-то голос. — Иди вперед!

Держа факел над головой, человек шагнул вперед, на землю, которую не было видно в темноте. А ее не оказалось. Он упал с криком о помощи, окруженный темнотой и грохотом, не видя больше ослепляющего пламени факела.

Время… время, и свет, и боль, все началось опять. Стоя в грязи на четвереньках, человек припал к земле на дне какой-то канавы. Лицо жгло, яркий свет бил в глаза, затуманивая зрение. Голый, покрытый грязью, он посмотрел вверх на неясную сияющую фигуру, стоящую над ним. Свет величественно падал на белые волосы, складки длинной белой мантии. Незнакомец пристально вглядывался в Гэнила.

— Ты лежишь в могиле, — раздался уже знакомый голос. — В могиле знания. Здесь же, под толщей золы Адского огня покоятся твои праотцы. Восстань же, падший Человек! — Голос звучал все громче.

Гэнилу удалось подняться на ноги.

— Это свет Человеческого Разума, — продолжала вещать белая фигура. — И этот свет привел тебя в могилу. Брось факел.

Гэнил обнаружил, что все еще держит пропитавшуюся грязью черную палку — факел, и бросил его.

— А теперь поднимись! — ликующе прокричала белая фигура. — Восстань из тьмы и войди в Свет Общего Дня!

К Гэнилу потянулось множество рук, помогая подняться. Преклонив колени, люди подавали ему тазы с водой и губки, вытирали Гэнила, терли досуха до тех пор, пока он не согрелся и не стал чистым. На плечи ему накинули серый плащ. Послышались болтовня и смех, все стронулись с места и направились в ярко освещенный просторный зал.

— Давай-давай. — Гэнила хлопнул по плечу какой-то лысый человек. — Пришло время Клятвы.

— А я… я справился?

— Еще как! Но ты так долго держал этот проклятый факел. Мы думали, что нам придется весь день бурчать в темноте. Ну иди.

Гэнила провели по черной мостовой, под очень высокими, сияющими белизной потолками, к ослепительно белому занавесу, ниспадающему несколькими прямыми складками с высоты тридцати футов от потолка до пола.

— Это Занавес Тайны, — сказал кто-то Гэнилу бесстрастно.

Смех и разговоры затихли; все молча стояли вокруг. Белый занавес раздвинулся в звенящей тишине. Гэнил во все глаза смотрел на показавшиеся высокий алтарь, длинный стол и старика, одетого во что-то белое.

— Кандидат, готов ли ты вместе с нами произнести слова Клятвы?

— Да, — шепнул кто-то, слегка подтолкнув Гэнила.

— Да, — заикаясь повторил тот.

— Тогда поклянитесь, Мастера Обряда! — Старик поднял отлитый из серебра Х-образный крест на железном стержне. — Этим Крестом Общего Дня я клянусь никогда и никому не открывать обряды и тайны моей Ложи…

— Этим Крестом… я клянусь… обряды, — невнятно забормотали окружающие, и Гэнил, вздрогнув от очередного толчка в бок, повторил слова Клятвы.

— Хорошо работать, правильно жить, правильно думать… — Как только Гэнил произнес эти слова, кто-то шепнул ему на ухо: — Не клянись.

— Избегать ереси, выдавать всех колдунов суду Коллегии и подчиняться Верховным Мастерам моей Ложи с этого момента и впредь до самой смерти…

Бормотание, бормотание. Некоторые повторяли весь длинный текст клятвы, некоторые нет. Смущенный этим, Гэнил пробормотал пару слов и замолчал.