Макс Фрай - Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

– Ярмарки? Мерещатся по ночам?

– Совершенно верно. Но, к сожалению, не каждый день. Сегодня, как видите, пусто. Попробуйте прийти сюда завтра после полуночи. Ничего не обещаю, гарантий в таком деле, сами понимаете, быть не может, но вдруг повезет.

Шли дальше, то и дело сворачивали в переулки, ныряли в проходные дворы. Ему казалось, они кружат на одном месте, почти не удаляясь от Ратушной площади, пару раз порывался об этом спросить, но не стал перебивать спутницу, которая рассказывала такие интересные вещи, хоть диктофон украдкой включай. Но не включил, конечно, хотя был уверен, что завтра не вспомнит и четверти, а что вспомнит, сочтет ерундой, старыми детскими сказками, наскоро перекроенными на новый лад. Заранее об этом жалел, быть очарованным дураком ему нравилось больше, чем влюбленным и пьяным, больше, чем вообще все.

Рассказчица так его заболтала, что шел за ней почти как во сне, то и дело спотыкаясь о камни и расставленные во дворах цветочные горшки. Глаза слипались, хотя вроде было еще не поздно, стемнело совсем недавно… или давно? Хороший вопрос.

Поэтому сам не заметил, как наступил в лужу, вернее, сперва подумал, что в лужу, спохватился, отпрыгнул, за ним с веселым шипением последовала волна.

Сонливость, конечно, сразу как рукой сняло от холода в промокших ногах. Моргнул, огляделся и увидел, что стоит не в темном дворе, а на пустынном пляже, вокруг только песок, обломки ракушек, оплетенная водорослями табличка с надписью «Onos Šimaitės g.» среди прибрежных камней, и море до самого горизонта, и мигают далекие огоньки, один – совершенно точно маяк, остальные – да бог их знает. Просто где-то зачем-то горят. А волны лижут его новые, только вчера купленные кроссовки, самое время их снять, отбросить подальше, закатать штаны и войти в море хотя бы по колено, даже не вспомнив о спутнице. Да и была ли она?

Жилье искал недолго.

Строго говоря, вообще не искал. Взял первую же квартиру из предложенного списка – красивый старый дом горчично-желтого цвета в самом центре города, все положенные удобства, кухня и стиральная машина на месте, белые стены, большие окна, хозяева постоянно живут за границей, оплата через банк. Чего еще желать.

К тому же сдавали квартиру дешево, даже по местным меркам. Красивая девушка-риелтор сказала, здесь очень давно никто не жил.

– Сперва была долгая-долгая тяжба за наследство, – объясняла она, пока ехали в какое-то специальное отделение банка, работающее по субботам, – а потом новые владельцы несколько лет не могли найти жильцов. Хорошая квартира, вы сами только что видели. Не роскошная, но в своей ценовой категории, безусловно, одна из лучших. А клиенты сразу разворачивались и уходили, даже толком не посмотрев. Не нравится, и точка. Почему – бог весть… Что? Над хозяевами тяготело страшное проклятие лишенной наследства родни? Хорошая версия. Но скорее всего, им просто не везло.

Горько ухмыльнулся про себя: «А уж со мной-то как повезло беднягам – подумать страшно. Как ни крути, а свинью я им подложу изрядную».

Но благоразумно промолчал.

В банке перевел на хозяйский счет аванс за два месяца, получил от прекрасной посредницы свой экземпляр договора и связку ключей, забрал вещи из гостиницы, назвал таксисту свой новый адрес: «Улица Палангос», – приехал, поднялся на последний этаж, заперся, перевел дух – все, дело сделано. Чур я в домике.

«В домике» – это означает, что можно отключить телефон, запереться на все три замка, задвинуть щеколду и никому никогда не открывать, даже проверяющим из газовой конторы и улыбчивым распространителям рекламы. Всех к черту.

Это означает, что можно остаться в полном одиночестве.

Один на один с собой.

Затем и уехал, никому не сказавшись. То есть, конечно, предупредил тех немногих условно близких, которые могли бы забить тревогу, но даже им ничего толком не объяснил. Выслушал десяток почти одинаковых восклицаний: «Это безумие!» – и великое множество разумных аргументов против. Всех выслушал, со всеми вежливо согласился, а потом собрал чемодан и уехал. В город, где никогда прежде не бывал и не мечтал побывать, о котором и знал-то сугубо теоретически – есть такой населенный пункт, столица страны Литвы, сравнительно недалеко, виза не нужна – это все. Ну и слависту там, как выяснилось, раздолье, почти все местное население говорит по-русски и по-польски, объясняйся – не хочу, было бы желание. Но это случайное совпадение, на выбор нового места жительства оно не повлияло.

Никакого выбора, собственно, и не делал. Просто ткнул пальцем в карту Европы – безответственно, наугад. Попал не то чтобы прямо в Вильнюс, но он оказался ближайшим к месту соприкосновения ногтя с бумагой большим городом. Селиться в деревне, в любом случае, не хотел, значит, и думать нечего, Вильнюс так Вильнюс. Да какая разница.

План был такой: никого не видеть, ничего не слышать, ни с кем ни о чем не говорить. Даже не переписываться. Из дома выходить только в случаях крайней необходимости. Остаться наедине с собой и посмотреть, что будет. Скорее всего, ничего особенного. Но попробовать-то можно. Вернее, нельзя не попробовать. Потому что время внезапно перешло в наступление, и победа его стала теперь вопросом – вот именно, всего лишь времени. Будь оно проклято. Будь оно благословенно – все, оставшееся мне.

За последний год прочитал добрую сотню книжек о смерти – страшных и утешительных, умных и глупых, мистических, философских и научно-популярных. В подавляющем большинстве случаев авторы отчаянно противоречили друг другу, не оставляя дотошному читателю ни малейшей возможности выбрать что-нибудь наиболее приемлемое и на этом успокоиться. Твердо уяснил только одно: умирая, человек остается наедине с собой. И решил выяснить – с кем именно предстоит остаться наедине? И хорошо бы, если получится, заранее привыкнуть к его – своему – обществу. Откладывать в любом случае больше некуда; если по уму, начать следовало гораздо раньше. Ну да чего уж теперь локти кусать.

Заперся-то заперся, но вечером того же дня пришлось выйти на улицу. В съемной квартире не оказалось посуды – вообще никакой, только гнутые алюминиевые вилки и одинокая десертная ложка в пыльном кухонном ящике. Даже для самой аскетической жизни явно недостаточно.

Купил электрический чайник, две чашки, несколько разнокалиберных тарелок – про запас. Заодно чай, сахар, хлеб, молоко и маленькую кастрюльку, чтобы его греть. Укладывая покупки в пакет, чуть не заплакал. Думать, что новая посуда переживет своего владельца, оказалось мучительно. Удивительное дело, здоровым людям, которым предстояло прожить еще много лет, совершенно не завидовал. А дурацким плошкам – почти до слез. Как будто именно их способ бытия таил в себе какие-то немыслимые сладостные, но теперь навек утраченные возможности.