Максим Лагно - Самое древнее зло

— Значит плюс ещё двадцать за активирование. Богатенький папаша.

— Папаша владеет не только фермами, но открыл несколько харчевен на туристическом пути вдоль Барьера Хена.

Баэст уважительно приподнял свой цилиндр:

— Прошу прощения, кэр Матвей. Любой гражданин Химмельблю должен быть начеку. Страна наводнена гофратскими, номасийскими и драйденскими шпионами. Из-за подлого сговора соседей, армия сосредоточена на том, чтобы не пропустить врага внутрь страны, а вот на лазутчиков и саботажников сил не остаётся.

Я был без шляпы или цилиндра. Поэтому ограничился уважительным кивком:

— Разделяю ваши убеждения. Как енавец, могу вас заверить, что среди шпионов нет ни одного нашего. Ибо у моей родины просто нет денег содержать спецслужбы.

Баэст с поддельной искренностью рассмеялся:

— Ха-ха, а вы хороший парень. Чтобы загладить свою вину, обязуюсь угостить вас ягодным дрикком на первой же остановке. Вы пьёте ягодный?

— Я пью всё, что пьянит. В свою очередь обязуюсь угостить вас, кэр Баэст, зерновым дрикком. Вы пьёте зерновой?

— Я пью всё что… всё что… Э-э-э.

Он так не нашёлся, чего бы такое остроумное ответить. Мы просто пожали руки.

Остаток пути провели в доброжелательной беседе. Я сочинял байки об ужасной жизни в Енавском Княжестве, не опасаясь быть пойманным на лжи.

За те дни, что я провёл в Химмеле, в доме Драгена, прочитал немало газет. Понял, что Енавское княжество, граничившее с Барьером Хена, это та страна, о которой остальные страны Голдивара сочиняли небылицы.

Её жителей описывали, как грубых отсталых дураков, которые проводили дни в поглощении ягодно-зернового дрикка (самого крепкого вида алкоголя). Потом они дрались, потом ходили по колено в грязи, собирая с туристов дань за просмотр Барьера Хена. При этом у них были красивые девушки, которые массово покидали Енаву, чтобы работать в публичных домах богатых стран, таких как Химмельблю или Драйденские Земли. Всё это до боли напоминало западную демократическую прессу, описывающую Россию.

Кроме меня и Баэста в экипаже сидело ещё двое: пожилая женщина и её лакей, сонный тощий парень, одетый во что-то обтягивающее и зелёное, напоминая мультяшного Питера Пэна. Они сидели на другом конце длинной скамьи, не вмешиваясь в разговор. При каждом моём упоминании Енавского Княжества, женщина вздыхала, выражая недовольство.

На станции городка Эммаус мы вышли размять ноги, пока меняли лошадей. По моим подсчётам шёл сорок второй день моего пребывания в Голдиваре. Сорок два дня, перевернувшие мои представления о мире, о реальности и… о собственных возможностях.

Как всегда с опаской я глянул на небо. Не мог привыкнуть к висевшим в небе трём-четырём из Семилунья. Я извёл целую карточку, фотографируя их конфигурации в дневном, ночном и закатном небе.

Каждый снимок как иллюстрация к фантастической истории:

На одном величественная Стенсен занимала половину неба. С древнехимелльского она переводилась как «Мать камня». По малолетству я увлекался астрономией. Точнее отец увлекался, увлекая меня. Кое-какие знания остались. Стенсен была не астероидом, а скорее планетоидом. У неё ровная круглая форма. Судя по размытым краям, на ней присутствовала остаточная атмосфера. Было интересно, это планетоид перетянул к себе часть атмосферы Голдивара или сумел сохранить свою?

Когда я спросил об этом Драгена, он сурово ответил, что не астроном и не знает об астероидах или планетах:

— Семилунье принёс в наш мир Первомаг. Я считаю их чужеродными Голдивару и стараюсь не замечать.

Не замечать Стенсен невозможно…

Через телеобъектив детально рассмотрел поверхность. Засохшие русла рек, очертания материков, странно поблёскивающие пятна — всё указывало на то, что когда-то на планетоиде была жизнь. Конечно, переброска небесного тела из одной части Вселенной в другую уничтожила всё живое на поверхности. Вода испарилась, образовав, вероятно, ту атмосферу, что всё ещё видна.

Мощность объектива не позволяла рассмотреть, признаки остатков разумной жизни.

На фоне Стенсен часто висела Грювштен, отбрасывая на Мать Камня длинную и чёрную, как заплатка, тень. Грювштен — вторая по размерам из всего Семилунья. Она однообразного серого цвета, с выбоинами от ударов метеоритов и неправильной формы: полукруглая сверху и ровная, как отрезанная, снизу. С древнего переводилась как «Надгробие».

Я удивлялся избирательности языкового рулля. Почему он оставлял одни слова в естественном звучании, а другие переводил? Почему бы не переводить мне и древний химмель, не оставляя труднопроизносимых слов? Вероятно, для того, чтобы с точностью передать отношение самих носителей языка, ведь для них древенехимелльский тоже звучал незнакомо.

На другом снимке я запечатлел появление над «Надгробием» Зюстерхен. Маленький розовый камень, гладкий, как обсосанная карамельная конфета. Переводилось это название как «Сестрёнка Месть». Эта карамелька быстро проносилась мимо надгробия, вращаясь по сложной петляющей орбите вокруг Стенсен, с заходом на Грювштен. Было понятно, что Зюстерхен это кусок какого-то прозрачного минерала. Или остывшее ядро планеты. За названием же явно крылась некая легенда. Драгген отказался её рассказывать:

— Тебе надо сосредоточиться на занятиях, а не забивать голову новоявленными сказками. Вот когда найдём Бленду, я сам куплю тебе «Справочник семилуниста».

Я покорно фотографировал крошку Зюстерхен, терявшуюся на фоне гигантов.

Когда ночью все три луны торчали в небе, было чуть темнее, чем днём. Освещение напоминало мне… новогоднюю ёлку. Разноцветные луны отбрасывали разноцветные тени. И без того чуждый мир приобретал декоративную сказочность, превращаясь в нереальность, в сон…

Сон, из которого не хотелось уходить.

В трактире на почтовой станции, Баэст угостил меня ягодным дрикком. По вкусу напоминал крафтовое пиво на основе фруктов, которое я терпеть не мог. В ответ я угостил Баэста зерновым дрикком.

— Если ты богат, Матвей, то почему путешествуешь не в своём экипаже? — спросил Баэст. Он не оставлял попыток уличить меня в чём-то.

— У меня был фаэтон с двойкой гофратских тягловых. Но с началом войны добровольно передал их армии Химмельблю.

— Вот так поступок, — недоверчиво протянул Баэст. — Но зачем?

— Подумываю о смене гражданства, хочу стать подданным Гувернюра. Поэтому не жалею средств на победу моей будущей родины. Ты же сам говорил, Баэст, что каждый гражданин должен всеми силами приближать день победы.

— За победу! — гаркнул Баэст.

— За поражение! — ответил я. — За поражение всех врагов Химмельблю.