Максим Лагно - Самое древнее зло

Известный фоторепортёр каждый день выпивал бутылку виски. Вероятно, для того, чтобы забыть очевидность мирового зла.

Я и Баэст, сопровождаемые арбалетчиком, шли по коридору. Баэст по-хозяйски задерживался у дверного проёма, окидывал взглядом кровати.

— Встать, шлюхи! — кричал арбалетчик. — Разлеглись, понимаешь… вам тута не родной дом.

Девушки покорно поднимались, по очереди поворачивались, чтобы мы оценили фигуры.

— Старая, — комментировал Баэст. — Тощая, большой нос, маленькие груди, плохая причёска, форвиррка, ненавижу форвиррок…

Отверженные трофеечки облегчённо вздыхали и садились обратно.

В одной из комнат Баэст провёл ревизию и хотел было двигаться дальше, как арбалетчик шагнул в комнату и оттолкнул двух трофеечек, стоявших почему-то плечом к плечу.

Оказалось, что они скрывали собой девушку. Ей было лет шестнадцать, даже яркий макияж и нелепое голубое платье с треугольным вырезом на плоской груди не скрывали возраст.

— О-о-о, — сказал Баэст и шагнул вслед за арбалетчиком. — Беру.

— Форвиррка, — пояснил арбалетчик. — Вы же не любите их.

— Такие конфетки не имеют национальности. — Баэст вцепился в руку девушки и потащил в коридор. Она что-то залопотала на непонятном языке.

— Ей всего пятнадцать семилуний, — сказала одна трофеечка, падая в ноги Баэсту.

— Возьмите нас, кэр, — сказала вторая, красивая рыжеволосая номасийка, слегка похожая на Аделлу. — Делайте всё, что пожелаете, Убейте, если надо…

— Я и так сделаю всё, что пожелаю. А убьют вас в нашей доблестной армии. Убьют любовью, ха-ха!

Баэст потащил девушку в коридор. Чепчик слетел с её головы, по плечам разлилась волна белых блестящих волос.

— О-о-о, — простонал Баэст и заторопился: — Ну, енавец, выбрал? Надо ещё с трактирщиком насчёт комнат договориться.

Я дал руку номасийке. Наши взгляды встретились. Немного помедлив, приняла руку и поднялась. Арбалетчик выпроводил нас из арестантского экипажа.

Мы словно выплыли из сладкого душного омута.

— Через четыре витка мы отъезжаем, — предупредил арбалетчик. — Так что не тяните. И помните, без пыток. По крайне мере без тех, что оставят следы на теле.

На улице темно, как ночью на Земле.

Происходило одно из многочисленных голдиварских затмений: Грювштен (Надгробие) заслонила солнце. Но и в темноте было видно, что на углу трактира возле бочки выстроилась очередь из мужчин. Клали деньги и отходили к арестантскому экипажу, предвкушая развлечения.

Первомаг самое древнее зло? Люди — вот самое древнее зло.

Я продолжал играть роль богача: не торгуясь, расплатился за две комнаты. Купил пару бутылок ягодно-зернового дрикка «Весёлый крипдер». Слуга поставил бутылки на поднос и побежал впереди нас по лестнице на второй этаж.

Хозяин трактира снял с доски ключи. Показал на лестницу:

— После вас, достопочтимые кэры.

Мы поднялись по лестнице и двинулись по коридору второго этажа.

Баэст прижимал к себе форвиррку. Лапал её то за грудь, то сзади, то совсем по-идиотски наматывал её волосы на кулак и дёргал. Девушка только вскрикивала, едва шагая. На ней были туфли на высоком каблуке, к которым она явно не привыкла. Стопы постоянно подламывались. Девушка не падала только от того, что Баэст крепко её держал.

Она уже не тараторила на своём языке, а лишь изредка оборачивалась на номасийку, шагавшую рядом со мной. Та что-то говорила ей утешающее на форвиррском.

— Постельное бельё и полотенцы чистые, — говорил трактирщик. — За битьё посуды — штраф от одного до двух пеньгенов. За порчу мебели штраф до десяти пеньгенов, в зависимости от вида мебели. Туалетная комната в конце коридора. В самом номере есть рукомойник и бочка воды. Она бесплатная. Потом, эта, старайтесь не запачкать обои. За кровь и семя, попавшие на стены, — отдельный штраф. До ста пеньгенов.

— Сотня! — воскликнул Баэст. — Однако… Эй, енавец, есть сотня? Не обещаю, что не забрызгаю чем-нибудь… с такой-то милашкой.

— Делай, что хочешь дружище, — преувеличенно пьяно пообещал я. — Всё будет оплачено.

Баэст уже воспринимал меня за простофилю, готового платить, не считая. Поразительно, как хорошо знал Драген человеческие характеры, предсказывая, что именно так я войду в доверие к незнакомцу.

Хозяин отпер двери. Получалось, что Баэст был за стеной моей комнаты. Слуга поставил на стол бутылку. Достал из шкафа посуду:

— Желаете поужинать? Сегодня в меню жареный хорт с гарниром из риса.

В очередной раз подумал, на каком основании языковой рулль не переводил «хорта», но переводил «рис»? Возможно, это как-то завязано на совпадения в моей памяти или сходстве голдиварского риса с земным?

Восприняв мою задумчивость, как затруднение, слуга продолжил:

— Вместо хорта можем предложить рыбу из озера Омган или…

— Ничего не надо, спасибо.

Слуга закрыл дверь и поспешил к Баэсту. За стеной было слышно, как мой спутник заказывал и мясо, и рыбу, и рис и бог знает что ещё:

— Счёт отправьте моему другу, Матвею!

Номасийка села на диван:

— Ты не пьян. И ты не его друг.

— К-к-кто тебе сказал, — спохватился я. — С-сейчас выпью и начнём веселье.

— Не начнём. Не притворяйся. Ты не как он. Впрочем, раз тебе это важно…

Трофеечка закрыла лицо руками и содрогнулась:

— Бедная девочка… бедные мы все… Ах, если бы не грех самоубийства, я бы давно разбила голову о стену.

Аделла Лью была единственной номасийкой, что я встречал, поэтому сложилось впечатление, что все женщины её рода сильные и бесстрашные. Оказалось, что нет.

Я сел рядом и погладил её по плечу:

— Иногда грех самоубийства — единственный выход.

— Но Триединая церковь…

— В нашем мире церковники тоже заклеймили самоубийство грехом. Но они заботились не о нашей душе, а своём благополучии. Как рачительные хозяева, они следили за поголовьем паствы. Каждый самоубийца — это минус в церковную казну. Клерикалам выгодно, чтобы отчаявшиеся люди шли к ним.

Номасийка перестала плакать:

— Странные ты вещи говоришь.

— Загадочная енавская душа.

— Кстати, меня и тут не обманешь. Ты не из Енавского Княжества.

Конечно, я не стал рассказывать ей кто я и откуда:

— Унеси тебя табун, какая проницательная. Давай, лучше решим, что делать.

— Я в твоей власти. Я безвольная трофеечка.

— Только не надо давить на жалость. Хочешь сказать, что ваши войска не захватывают таких же трофеечек в Химмельблю? Что не возят за своей армией публичные дома с рабынями-проститутками?

— Гофратцы — да. А мы, номасийцы, нет. — Девушка запнулась. Пересилив себя, призналась: — Наши сразу всех убивают. При захвате деревни, маги проводят через неё Стену Очищающего Огня. Он уничтожает человеческую плоть, оставляя нетронутыми постройки и животных. Насилие над женщинами считается у нас грязным поступком.