Даниэль Брэйн - Простые смертные [СИ]

У него было не самое лучшее детство.

Скрипнула дверь. Нет, Энни не собиралась умирать, она пришла — из плоти и крови.

— Им ничего не достанется, — ровно и тихо сказала она. — Мои сокровища им не достанутся.

Она села рядом, отогнав возмущающихся кур, и погладила Себастиана по голове.

— Мы тоже скоро с вами уйдем. Не бойтесь, вам больно не будет.

Куры, посовещавшись, стали выбираться на улицу через открытую дверь.

— Я не хочу, — возразил Себастиан. — И знаете… я не тот, за кого вы меня принимаете.

— В этом уже нет никакой разницы, — пожала плечами Энни.

Себастиан посмотрел на нее и понял, кого она ему напоминает. Себя самого. Серая, невзрачная, бесконечно несчастная… только по собственной воле.

Наверное, в какой-то момент лимит ее страданий перемкнул что-то в ее голове, и обычная деревенская женщина повредилась умом. Кем она себя возомнила? Всеми теми, кого она перед ним представляла? Творцом какого-то мира? Гением, непризнанным гением? Все может быть, а возможно, она всегда была не в себе и, оставшись одна, совершенно сошла с ума, не в силах справиться ни с разваливающимся хозяйством, ни с собственным разумом…

Себастиану стало ее даже жаль. Он подумал, что, вероятно, с ней он был бы даже счастливее, чем с Эвилин. Противоположности всего лишь притягиваются, но кто сказал, что они остаются так бесконечно? Пламя быстро выжигает бензин, и водой пожар не потушишь…

Себастиан принюхался.

— Что это?

— Адский огонь.

Себастиан улыбнулся.

— Заклинание?

— Нет. Просто адский огонь. Он пожрет мою тайную комнату, а потом все, что находится рядом. Такой вот конец. И мои рукописи тоже. И нас.

До Себастиана наконец-то дошло. Эта умалишенная подожгла дом. Дом в огне.

— Энни, Энни… — задыхаясь, начал он. — Не надо. Давайте мы просто уйдем. Как вы и хотели. Только помогите мне.

— Хорошо, — покорно согласилась Энни. Она улыбнулась, убрала с лица грязную свалявшуюся прядь. Себастиан подумал, а помнит ли она, что он пытался ее убить. — Вот, выпейте.

Он достала что-то из кармана своего балахона.

— Я не хочу.

— Знаю, — кивнула Энни. — Это слабый раствор кислоты. Я поила им вас, чтобы вы не кричали. Понимаете, когда приезжали те люди из банка… Я не хотела их впускать, но они мне грозились полицией. А я не могла оставить вас. И я поила вас, чтобы вы не могли говорить. Иначе они могли вас услышать. Мне не хотелось затыкать вам рот, это было бы слишком жестоко. И теперь вам придется выпить это снова, потому что я знаю — вы будете очень кричать, когда до вас доберется адское пламя.

— Энни, — тихо и убедительно сказал Себастиан, — Энни, это не выход. Вы же добились моей любви. Почему вы хотите теперь все разрушить?

— Потому что вы должны умереть.

Она поднесла скляночку к его губам.

— Пейте.

Себастиан думал.

— Пейте, пейте… Куры уже почти все ушли, видите? Они чувствуют близкую смерть. Но мы же не куры, мы люди. Мы достойно примем свой конец. Без криков, без воплей.

— А вы?

Энни улыбнулась. Было в этой улыбке что-то такое отчаянно-беззащитное, что Себастиан понял — нет, он не должен позволить ей умереть.

Она просто несчастная сумасшедшая. Опасная, как ядовитая змея, но ведь змея не виновата в том, что не может реагировать на внешний мир иначе. Она живет, как может, и Энни живет, как умеет, справляясь с тем, что ее радует или раздражает, доставляет ей радость или причиняет боль.

— Вы разве сможете не кричать?

— Не смогу, — призналась она. — Но вы должны умереть достойно.

— Я дарю вам это право.

Времени было все меньше. Себастиану показалось, что он уже слышит треск пламени за стеной, что становится все жарче и жарче. В углу копалась последняя курица, видимо, подбирая за сбежавшими соседками остатки корма.

— Нет, Северус. Нет. Пейте вы.

Если это было единственным способом — он был согласен. Но сначала он должен был убедиться, что горло — пусть предстоит пережить еще одну невыносимую боль — это еще не все. Он должен был быть уверен, что встанет, выбежит, может быть, вынесет Энни из огня.

— Помогите мне сесть.

Энни удивилась, но обстоятельно убрала скляночку, затем подхватила Себастиана подмышки, усадила. Голова у него закружилась, перед глазами все поплыло, дышать было сложно, и тело болело после падения, но он мог двигаться, все-таки мог. Он подогнул под себя ноги, и это ему удалось. Погладил Энни по голове перевязанными руками — сначала одной, потом второй. Затем поменял положение.

Он мог двигаться, только не знал, когда эта способность у него пропадет. Человек перед страхом смерти способен на многое, главное — знать, где запас этой прочности.

— Держите.

Энни совершила ошибку, а Себастиан взял протянутый ему флакон. Вытащил пробку, осторожно понюхал, принимая решение.

Потом размахнулся и швырнул склянку в угол. Жадная прожорливая курица покинула свой дом, который вот-вот должен был превратиться в настоящую печку, и склянка упала куда-то в загаженную вонючую солому.

— Зачем? — все так же ровно, покорно спросила Энни. — Вы же будете кричать.

Себастиан улыбнулся. Что делать дальше, он не знал, но одной угрозой стало меньше.

— Вы же будете кричать, вы, грязный сальноволосый ублюдок!

Энни вскочила, нависнув над ним, и волосы ее, казалось, зашевелились, как у Медузы.

— Вы будете орать, дрянь! Вас услышат! Вы…

Себастиан ударил ее ногой по коленке, рассчитывая, что она упадет, и тут же вспомнил, что Энни почти нечувствительна к боли. Ударил еще раз, потом еще и еще. Энни взвыла.

Себастиан попытался подняться и просто уйти.

«Мне это все надоело».

Энни ударила его в лицо, и он повалился навзничь, ударившись головой обо что-то твердое, потом перекатился на живот и еще раз пнул Энни, попал, и на этот раз она охнула и упала.

Себастиан поднялся, шатаясь, но удержался на ногах, бросился к выходу. Дверь широко распахнулась, в лицо ударил утренний воздух и запах гари.

Пламени еще не было видно, но то, что дом горел, сомнений не вызывало. И, скорее всего, уже невозможно было его потушить.

Себастиан сделал шаг, другой, и что-то сильно ударило его в спину чуть ниже шеи. Себастиан закричал, падая за землю плашмя, и успел заметить невдалеке нечто, смахивающее на топор. Он не стал задумываться, что этот предмет делает здесь, во дворе, на земле, потому что в этом доме все могло быть и должно было быть не на своих местах.

Энни схватила его за щиколотки и потащила.

Он извивался, кричал, выл, хватался за землю, а Энни волокла его все ближе к пламени. Вот она уже подошла к крыльцу, и тут Себастиану пришла в голову мысль. Как только Энни поднялась на ступеньку, он с силой рванулся, так резко и мощно, как только мог, и у него получилось. Энни от неожиданности потеряла равновесие и упала. Себастиан несколько раз толкнул ее ногами — он чувствовал, что попал, — и быстро пополз прочь.