Карина Демина - Ловец бабочек. Мотыльки [СИ]

— Изрядно, — признался Себастьян и, вновь зевнув, — вот же сволочь, знает, что теперь и Ольгерду зевать потянуло, поинтересовался. — Чего ты на самом деле хочешь?

— Свободы. И денег.

— А я при чем?

— В принципе, не при чем, но… меня родственник попросил, — приняв решение, Ольгерда не без удовольствия избавилась от маски. Если бы кто знал, как ее утомили эти маски. — Побыть рядом, приглядеться…

— Родственник, значит… приглядеться… и давно ты приглядываешься?

А вот теперь он разозлился.

Ишь, как глаза блеснули. И выражение лица… почти не изменилось, но той малости хватило, чтобы осознать — оскорблен.

Самолюбив, как все мужики.

— Да нет… сначала мне было самой интересно… столько разговоров… как же… в нашей-то глуши и холостой князь собственною персоной, как было не взглянуть… Если хочешь знать, твою шкуру начали делить задолго до твоего здесь появления, — Ольгерда фыркнула и, стянув туфельку, швырнула ее в угол. Спать в туфлях и вправду было на редкость неудобно, каблуки так и норовили за простынь зацепиться и оную простынь продрать. — И мне захотелось позлить всех этих… благопристойных клуш. И да, я честолюбива, мне захотелось стать княжной, чтобы те, кто еще недавно от меня носы свои воротили, кланялись… и вообще…

Вторая туфля отправилась следом за первой, едва не снеся древнюю вазу со столь же древнего столика.

— Если тебя утешит, то… ты мне нравился. Сперва.

— А потом?

— А потом… потом… ты не походил на князя.

— Это еще почему?

Он и в самом деле не понимает? Или очередная игра… хотя какая разница? Раз уж начала этот разговор, то и продолжить стоит. Давно уж Ольгерда не разговаривала откровенно. Или совсем никогда не разговаривала откровенно? Главное, что сейчас собственные признания, изливавшиеся легко, будто освобождали ее.

— Почему… потому что князья другие… они если и служат, то уж точно не пропадают на службе днями и ночами. Они являются в присутствие и с них того довольно. Они не снимают комнаты у безумных старух, не избегают общества… и балуют своих женщин…

— Ясно. Разочаровал.

— Не без того. Я уж думала разорвать наши отношения. Пойми меня правильно, ты интересный мужчина, но одним ангажементом сыт не будешь. А предложение делать ты не спешил. И вовсе начал ко мне остывать. Женщины это чувствуют, так что…

— Прости.

— Ничего страшного… мы бы просто разошлись, но появился мой братец, — она аккуратно скатала чулок. Пригодится. Небось, Порфирий — не князь, кобенится, заставши в постели почти обнаженную красавицу, не станет. — И попросил меня не расставаться…

— И ты послушала?

— Он был настойчив, да и… — Ольгерда прикусила губу, чтобы не сболтнуть лишнего. — Как не помочь родственнику?

— И что твоему родственнику было нужно?

— Ничего особенного… поверь, государственные тайны его интересовали мало. Узнать, берешь ли ты взятки, от кого и сколько… он не хотел верить, что ты не берешь… дело с контрабандой… он, полагаю, с нею подвизается, а ты ввел новые порядки…

Себастьян молчал.

— Он игрок… и деньги ему нужны постоянно, поэтому… иногда у меня занимает, но я вовсе не так богата, чтобы содержать мужчину. У меня и себя-то содержать выходит с трудом… ты не представляешь, во что обходится красота…

Чулками Ольгерда швыряться не стала.

Легла и за край одеяла дернула. Шелка шелками, но старуха, кажется, вовсе не знала о существовании каминов.

Себастьян подвинулся. И одеяло отбирать не стал. Только уточнил:

— Контрабанда, значит?

Ольгерда пожала плечами: каждый выживает, как умеет.

— И что именно твой братец… возит?

— Я не уточняла, но… через него можно достать интересные зелья… скажем, «Лунный свет». Или вот «Очарование». Я не пользовалась, ты не думай…

— А приворотное? Нестандартное?

Ольгерда призадумалась. Приворотными она не пользовалась принципиально. Во-первых, результат непредсказуем. Во-вторых, незаконно. А в-третьих… она и без этой гадости неплохо справлялась.

Раньше.

— Не знаю, — честно сказала она. — Мне без надобности, но могу поинтересоваться…

— Твой родственник случайно не упоминал Белялинских?

Ее что, допрашивают?

— Ему и упоминать не надо. Он у них приказчиком подвизается.

— Что ты про них знаешь?

Определенно, допрашивают.

— А что мне за это будет?

— Мое хорошее к тебе отношение, — Себастьян еще подвинулся. — И кусок одеяла.

— А разве ты плохо ко мне относишься?

— Ольгерда!

— Что? Признай, тебе ведь было удобно. Являлась по первому зову. Когда становилась не нужна, исчезала. Ни тебе претензий. Ни тебе скандалов… почти… извини, но себя не переделаешь. Главное, что никаких усилий…

— Чего ты хочешь?

А вот это уже другой разговор. И Ольгерда, подтянув одеяло — не хватало еще насморка получить, хороша она будет, соблазнительница, с текущим носом, — сказала:

— Мне нужен Порфирий.

Себастьян повернулся к ней и, смеривши насмешливым взглядом, поинтересовался:

— Тебе как, указом его во владение? Или просто бантик повязать?

Издевается?

Ведь понял распрекрасно, что ей нужно, но вот…

— Я хочу, чтобы ты его проверил, — Ольгерда не собиралась упускать этот шанс. — Ты ведь можешь? Его состояние…

…а то бывают и такие, которые золотишком сыплют щедро, но все в кредит, за душой и медня ломаного нет. Конечно, Порфирий производил впечатление человека серьезного, но чем Хельм не шутит?

— …его интересы…

…ибо ничего так не сближает с мужчиной, как общие интересы…

— И главное, нет ли за ним обещаний… личного свойства. Понимаешь?

— Нет.

— Невесты! — рявкнула Ольгерда так, что Себастьян подскочил. — Боги милосердные! Нет ли у него невесты! А то…

…есть и такие, которые соловьями разливаются о будущей прекрасной жизни, а после раз и женятся, что характерно, на какой-нибудь дурнушке с немалым приданым. Нет, Ольгерде не так много осталось, чтобы рисковать попусту.

— Хорошо, — Себастьян согласился как-то подозрительно быстро. — Слово даю.

Что ж, слову его можно было поверить.

— Белялинские… честно говоря, не самые приятные люди. Нет, не подумай, я вообще людей не особо… — Ольгерда откинулась на подушки и глаза прикрыла.

Завтра надо будет заехать в салон мадам Рушье, чтобы восстановила цвет лица, а то ведь годы не те, чтобы ночные бодрствования сами собой исчезали.

Уже маловато будет ромашкового льда.

И сыворотка молочная не поможет.

…двадцать злотней, не меньше. А если с аппаратом паровым, который в прошлый раз мадам весьма рекомендовала, и того дороже… но внешность — единственный капитал, а капиталы надобно беречь.

— Меня несколько недолюбливают… Белялинские и вовсе года два тому принимать отказались… мол, репутация… можно подумать, сама она — белокрылая лебедушка… и дочки еще их.