Михаил Игнатов - Пустошь. Нулевой круг

— Ответы. Мне нужны ответы, — я дёрнул старика за одежду, сбрасывая его на землю.

— И что? Ты их получишь и уйдешь, оставив меня в живых? — торговец захохотал, захлебываясь всхлипами.

— Нет, конечно, старик. Но знаешь, когда мой отец лежал и умирал, то сын твоего компаньона, — я остановился и уставился в глаза старику. — Это так правильно называется? Я про Кардо.

— Дда, — выдавил из себя торговец, перестав смеяться и снова начиная дрожать под моим взглядом.

— Так вот, его сын понял, что отныне я беззащитен, и показал мне всю полноту своей ненависти. И одной из его первых шуток надо мной была история про то, что муравьи делают с мясом, брошенным на их дом. Только в его шутке место мяса занимал я, — я остановился и достал нож. — Знаешь, уткнувшись носом в муравейник, я слушал, как сын Кардо бахвалился надо мной, что стоит пару раз чиркнуть ножом, и руки с ногами становятся бесполезными. А муравьи бывают очень недовольны не прошенным гостям. Ты ведь видел большой муравейник пять минут назад? Вы его ещё так старательно объехали?

К счастью, старик сдался быстро. К счастью, потому, что мне не пришлось выяснять границы своей ненависти. Узнавать хватило бы её на то, чтобы воплотить в жизнь свои угрозы. На моих руках осталась только кровь мести за отца. Да, зелье действительно было совсем не то.

— Мусор!

Обычно, после приготовления ужина, я сидел во дворике под навесом, который соорудил после истории с Чёрным грибом. Пусть я и наглотался вкусного запаха от тушёного мясного корня с зеленью и настоящим, даже свежим мясом, для аромата, но есть хотелось страшно. Я снял пробу на соль и готовность, приглушив на время своё чувство голода. Но всё же это совсем не то. Для себя я отварил кусок мяса и тыквы. Мне крепко запали в память слова Орикола, которые он сказал, когда осматривал меня в проверке на Возвышение. «Как будто ел одно мясо».

Я проверил их и действительно, съедая здоровый кусок мяса утром и вечером, у меня оставалось достаточно сил, чтобы вести свою обычную жизнь. Дважды в день бегать к Чёрной и не только, сражаться со Зверями, работать со шкурами, делать домашнюю работу. И при этом оставаться худым как щепка и быть постоянно голодным. Сейчас на мне, не хуже, чем на Рикто, можно было увидеть все мышцы, которые тонкая кожа просто облепила. А тыкву я жрал через силу, давясь и только для того, чтобы обманутый желудок меньше урчал, прилипая к спине.

Да и дома я был один. Один есть не хочу, лучше потерпеть. Даже Лейла ещё не появилась. Теперь, с утра, после общих работ она уходила в помощь Страту, нашему гончару. Мама говорила, что те два ученика, что у него уже работали, ему совсем не нравились. Нет, мол, у них тяги к этому делу, да и руки грубоваты. Вот он и захотел взять себе нового ученика, совсем молодого, руки которого ещё не успели обзавестись мозолями. И выбрал Лейлу. Не знаю. Мне кажется, всё на самом деле не так просто, и мама наверняка чем-то подкупила Страта. Той же травой, которой у нас сейчас просто груда, забившая половину пещеры-приманки. А вечером сестра убегала играть с подружками, навёрстывая упущенное время, и возвращалась лишь чуть раньше мамы.

Последние дни я ощущал себя работающим на бойне мясником. Именно так они и должны себя чувствовать, решил я. Этакое отупение от происходящего, когда к очередной оскаленной морде перед собой не испытываешь ничего, кроме равнодушия. Ещё не найдя причины такого частого появления гостей у нашего огорода, мы с мамой почти удвоили количество сухих трав в ловушке. И теперь редкий день проходил без убийства, которое лишь изредка напоминало схватку равных. Бывало, даже, придя утром, я обнаруживал Зверя, который успел убить соперника за траву и наслаждался его мясом. Для меня это означало лишь двойные проблемы со шкурой и когтями.

На меня многое навалилось после того безумного, уже почти в темноте ночи, перетаскивания вещей торговца. Я переживал, что отпущенные быки, решат вернуться к деревне. Что на странное скопление грифов возле нашего огорода обратят внимание деревенские охотники. Тренировки с копьём. С печатями. Эти схватки. И просто уставал, даже у меня простое скобление шкур отнимало много сил. И брать столько соли в деревне уже просто нельзя. Опасно. А значит, добавились пробежки к большому солончаку на том берегу. Нескончаемая круговерть дел и беготни. Поэтому эти вечерние минуты полного безделья, раскрашенного сиянием силы, перед возвращением родных, которые принадлежали только мне — я очень ценил. И тут этот вопль. Скотина!

— Чего тебе? — я открыл глаза и осмотрел Скирто. Улыбка до ушей. Весь словно светится. Даже его серые волосы, обычно тусклые, словно стали ярче. Или он просто башку помыл?

— Мусор! — снова завопил крысёныш, старательно набирая воздух, и становясь особенно забавным.

Острая вытянутая мордочка, выпученные глазки и пузырь груди с тонкими ручками и ножками. Как кукла Лейлы. А кричит он потому, что ближе не подходит. Трус. Я ему каждую неделю предлагаю честно биться. А он только и знает, что прячется за обожаемого босса. Который тоже кривится, когда видит меня и подначивает Вартуса бить меня сильнее. И на этом всё. Даже удивительно, после своей выходки я ожидал дополнительных подлостей. А гляди ж ты. Всё прошло для меня безнаказанно. Не знаю в чём причина. Не может же быть всё так просто? Дал сдачи и Виргл это проглотил? В первые месяцы после смерти отца это совсем не помогало. Скорее на него надавил Ракот или даже Орикол.

— Всё! Ты у нас теперь полная сиротинушка! — Скирто ощерил зубы, превращаясь из забавной игрушки в противную тварь, которую хочется раздавить ногой. — Сгинула мать в Чёрной горе. Догорбатилась, пока её любимая вонючка на циновке задницу отсиживала!

Я не видел себя со стороны. Но прекрасно ощущал, как кровь отхлынула от лица, сердце замерло в груди, перестав биться, а дыхание перехватило. Когда я вскочил на ноги, чтобы схватить гадёныша и удавить, он уже бежал прочь, хохоча во всё горло и повизгивая от восторга. Тварь!

«Спокойно!», — приказал я сам себе. Это не может быть правдой. Я в это не верю! Чтобы она, восьмёрка, сильная, осторожная, опытная погибла?. Я бросил ненавидящий взгляд на небо. Дёрнулся было к проходу в заборчике, но остановился. Она, наверное, на площади. Туда всегда приносят тела. Я, дрожа, снова шагнул, и тут во двор вбежали дядя Ди, Ралио и Дира.

— Леград, — Ралио бросилась ко мне.

— Леград, — дядя откашлялся, — ты только не волнуйся. Твоя мама, она...

— Погибла? — я смог разжать зубы и выдавить из стиснутого горла это короткое слово.

— Нет, нет! Что ты, — замахала руками Ралио. — Ты что? Ди!

— Она... — дядя снова закашлялся и замолчал.