Урсула Ле Гуин - Хейнский цикл

Вдруг инспектор превратился в Фейкса с золотой цепью Предсказателя на шее, и я долго беседовал с ним, следя за поступлением кислоты в чан с древесиной. Конечно, когда я явился в маленькую комнатку, где нас осматривали, помощник инспектора без разговоров вкатил мне дозу наркотика, и все, что я помню из следующего, это молодой оргот с усталым лицом и грязными ногтями, уныло повторяющий:

— Вы должны отвечать на мои вопросы по-орготски и не использовать другие языки. Говорите только по-орготски.

На ферме не было больницы. Заключенные работали или умирали. Но на практике проявлялось снисхождение — промежуток времени между работой и смертью, которому не препятствовали охранники. Как я говорил, они не были жестоки, но не были и добры.

Они были неряшливыми и ни о чем особенно не заботились, лишь бы не иметь неприятностей.

Меня и еще одного заключенного, как бы по недосмотру, оставили на нарах, когда стало ясно, что мы не можем встать. Я был совершенно болен после очередного осмотра, а другой, средних лет гетенианец с какой-то болезнью печени, умирал.

Поскольку он умер не сразу, ему позволили лежать на нарах.

Я помню его более ясно, чем все остальное на Пулафенской ферме. Физически он был типичным гетенианцем с Великого Континента, плотного сложения, коротконогий и короткорукий, с солидной жировой прослойкой, сообщавшей его телу женскую гладкость и округлость. У него были маленькие руки и ноги, широкие бедра и большие груди, значительно более развитые, чем у мужчин моей расы. Кожа у него была смуглая, волосы черные, похожие на шерсть, лицо широкое и плоское, с мелкими чертами, с выдающимися скулами.

Он очень походил на представителя некоторых изолированных групп, живущих на высокогорье и в арктических районах земли. Звали его Аора. Он был плотником.

Мы разговорились.

Аора боялся смерти и хотел отвлечься от мысли о ней.

У нас не было ничего общего, кроме близости смерти, но об этом мы не хотели говорить, поэтому большую часть времени не очень хорошо понимали друг друга.

Я, как более молодой и менее доверчивый, хотел бы больше понимания и объяснений, но объяснений не было. Мы просто разговаривали.

По ночам бараки становились сверкающими, переполненными и шумными. Днем свет выключали, и большое помещение становилось пустым и тихим. Мы лежали рядом на нарах и негромко разговаривали. Аора предпочитал длинные разговоры о днях своей молодости на сотрапезнической ферме в долине Кундерер, широкой плодородной равнине, через которую я проезжал по пути в Мишпори. Он говорил на диалекте, многие слова я не понимал, так что обычно улавливал лишь общий ход его мыслей. Когда нам становилось легче, а это было к полудню, я обычно просил его рассказать миф или сказку. Большинство гетенианцев хорошо знают свой фольклор. Их литература, хотя и существует в письменной форме, опирается на живую устную традицию. В этом смысле все они имеют отношение к литературе. Аора знал сказание о Меше, сказку о Персиде — часть большого эпоса.

Кроме того, он рассказал мне отрывки из местного фольклора, запомнившиеся ему с детства, а когда уставал, просил, чтобы рассказал я.

— Что рассказывают в Кархиде — спрашивал он, растирая мучительно болевшие ноги и поворачивая ко мне лицо с терпеливой улыбкой.

Однажды я сказал:

— Я знаю рассказ о людях, живущих в другом мире.

— Что это за мир?

— Он похож на этот, но вращается вокруг другого солнца. Ет солнце — это звезда, которую вы называете Селсми.

— Это учение Санови о других мирах. Когда я был маленьким, в наш очаг приходил сановийский жрец и рассказывал мальчишкам о том, куда уходят после смерти жрецы, а куда—лжецы, самоубийцы и воры. Мы с вами тоже уйдем в это место?

— Нет, я говорю не о мире привидений. Это существующий мир. Там живут настоящие люди, такие же, как здесь. Но они очень давно научились летать.

Аора улыбнулся.

— Они не машут руками,— продолжал я,— а летают на машинах, похожих на экипажи.

По-орготски трудно объяснить, на этом языке нет слова «летать», ближе всего подходит слово «скользить».

— Они научились делать машины, которые скользят по воздуху, как сани па снегу. Они научились передвигаться все быстрее и быстрее, пока не научились нестись, как камень из пращи над Землей, над облаками к другому солнцу. И в других мирах они тоже находили людей.

— Скользящих по воздуху?

— Иногда да, иногда нет. Когда же они появились в нашем мире, мы уже знали, как подниматься в воздух, по не научились перелетать с одного мира на другой.

Лора был удивлен включением рассказа в сюжет сказки. Я бредим и уже не следил за ходом рассказа.

Продолжай,— просил он, стараясь понять.— А что еще они умеют делать?

О, они многое умеют. Но они все время находятся в кеммере.

Он захихикал. Конечно, скрыть что-нибудь в таких условиях невозможно, и и неизбежно получил среди заключенных и охранников прозвище «извращенец». Но там, где нет стыда и желаний, даже ненормальных, значение этого прозвища во многом выветривается. Я думал, Аора не сопоставил рассказ с моими особенностями. Немного посмеявшись, он сказал:

— Все время в кеммере. Это вместо вознаграждения или наказания?

— Не знаю, Аора. А этот мир?

— Ни то, ни другое, малыш. Это просто мир. Ты родился в нем, и все здесь, как и должно быть.

— Я не родился в нем. Я приехал в него. Я его выбрал.

Наступило молчание. Лишь изредка доносился звук пилы.

Аора что-то бормотал, вздыхая, растирая ноги. Изредка он начинал стонать.

— Никто из нас его не выбирал,— наконец сказал он.

Через один или два дня он потерял сознание и вскоре умер.

Не знаю, за что он попал на добровольную ферму: за преступление, ослушание начальства или какую-то неправильность в документах? Знаю только, что он пробыл на Пулафенской ферме меньше года.

На следующий день после смерти Аоры, меня вызвали на осмотр. На этот раз меня туда несли, и больше я ничего не помню.

14 Когда Оболе и Еджей одновременно покинули город, а привратник Слове отказался впустить меня, я понял, что настало время обращаться к врагам, потому что друзья ничего хорошего не принесут.

Я шантажировал Шуегиса. Поскольку у меня не было денег, чтобы подкупить его, пришлось рискнуть репутацией.

Среди всех вероломных поступков главное — предательство. Я заявил Шуегису, что являюсь в Оргорейне агентом кархид-ской фракции благородных, которые планировали убийство Тайба. Он должен был служить для меня связью с Сарфом. Если он откажется давать мне информацию, я вынужден буду сообщить своим друзьям в Эрхенранге, что он двойной агент, служащий в то же время фракции открытой торговли. Это известие, конечно, дойдет до Мишпори и Сарфа. Проклятый дурак поверил мне. И тут же рассказал все, что было нужно. Он даже рискнул осведомиться, доволен ли я.