Урсула Ле Гуин - Хейнский цикл

Краем глаза он уловил какое-то движение в открытом окне как раз над глубокой дверной нишей. Он в нерешительности стоял и смотрел вверх, когда вдруг ощутил неожиданно глубокую острую боль в груди чуть ниже ребер. Он зашатался, затем поник, не мог уже ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь.

Вокруг него появились люди. Он видел их, хотя и смутно, но почему-то не слышал их голосов. У него появилось такое ощущение, как будто он оглох, а тело полностью оцепенело.

Он силился собраться с мыслями, несмотря на эту потерю чувств.

Его схватили и куда-то понесли, но он не ощущал рук, которые подняли его. Ужасное головокружение ошеломило его. Когда оно прошло, он потерял всякий контроль над своими мыслями, которые куда-то рвались, путались, мешали одна другой. Ему казалось, что какие-то голоса начали возникать в его мозгу. Одни кричали, другие шептали. От такой какофонии звуков он начал сходить с ума, и весь мир поплыл, тусклый и беззвучный, перед его глазами.

«Кто ты? Откуда ты пришел? Человек ли ты?»— эти вопросы сливались с ответами, которые он спешил мысленно составить.

Наконец, ему удалось различить стол, вернее, край стола, освещенный лампой в темной комнате.

Он начал видеть, чувства стали возвращаться к нему.

Он сидел на стуле в темной комнате за столом, на котором стояла лампа. Он был привязан к стулу, он ощущал, как веревка врезается о мышцы груди и рук при малейшей попытке пошевелиться. Какое-то движение — слева от него возник человек, справа — другой. Они сидели так же, как и он, очень близко к столу. Они наклонились вперед и переговаривались друг с другом прямо через нет. Голоса их звучали, как будто из-за высокой стены, где-то недалеко, но он не мог, как ни пытался, разобрать слова.

Он поежился от холода. Это чувство холода привело его в соприкосновение с окружавшим миром, и он начал восстанавливать свою способность упорядоченно мыслить. Улучшилась слышимость. Теперь он уже мог двигать языком.

Он произнес что-то, что должно было означать: «Что вы со мной сделали?»

Ответа не последовало, но вскоре человек, который сидел слева от него, приблизил свое лицо вплотную к его лицо и громко спросил:

— Почему ты пришел сюда?

Фальк отчетливо слышал слова и через мгновение понял, что они означали. Еще через мгновение он ответил:

— Ради убежища. Мне нужно было отыскать место для ночлега.

— Убежища? От чего ты искал убежища?

— От Леса, от его одиночества.

Холод все больше пронизывал его. Ему удалось слегка высвободить онемевшие руки, и он попытался застегнуть куртку. Пониже веревки, которой он был привязан к стулу, как раз под грудной гостью он прощупал небольшое болезненное пятно.

— Держи руки внизу, незнакомец,— потребовал человек, сидевший в тени справа от него.— Здесь больше, чем программирование, Аргард. Никакая гипнотическая блокировка не могла бы противостоять этому.

Тот, который сидел слева, крупный мужчина с плоским лицом и живыми глазами, ответил слабым, шипящим голосом:

— Ты не можешь с уверенностью сказать, что мы знаем все их хитрости. Но в любом случае, нам необходимо ответить на вопрос — кто он? Ты Фальк, не так ли? Ответь, где находится то место, откуда ты к нам пришел? Дом Зоува, не так ли?

— Это на востоке. Я ушел...

Число никак не приходило ему в голову.

— Четырнадцать дней назад, как я могу полагать,— наконец-то закончил он свою мысль.

Как им удалось узнать название его Дома, а также его имя? Ощущения быстро возвращались к нему, и его удивление длилось недолго.

Ему приходилось охотиться на оленей с Матоком, стреляя при этом подкожными иглами, с помощью которых можно было убить оленя, только чуть-чуть поцарапав его.

Игла, которая вонзилась в него, или последующая инъекция, сделанная в то время, когда он был беспомощен, содержала какой-то наркотик, который, должно быть, убирал как предварительно заученный контроль, так и основные подсознательные блокировки телепатических центров мозга, оставляя его открытым для допроса. Они рылись в его мозгу, в этом не было сомнения. От этой мысли ощущение холода и слабости еще больше усилилось, дополненное бессильной яростью. К чему такое бесцеремонное вторжение? Почему они сразу же решили, что он будет им лгать? Почему они пришли к такому выводу, даже не заговорив с ним?

— Вы думаете, что я — Синг?— спросил он.

Лицо человека справа, худое, с длинными волосами и бородой, внезапно появилось в свете лампы, его губы были сжаты, и он открытой ладонью ударил Фалька по губам. Голова Фалька откинулась назад и от удара он на мгновение ослеп. В ушах зазвенело, он ощутил во рту привкус крови. Затем ему был нанесен второй удар, третий...

Человек этот продолжал непрерывно шипеть, повторяя много раз одни и те же слова:

— Не упоминай этого имени...

Фальк беспомощно ерзал на стуле, чтобы хоть как-то защититься, чтобы вырваться. Человек слева что-то отрывисто сказал, и на некоторое время в комнате воцарилась тишина.

— Я пришел сюда по-доброму,— сказал, наконец, Фальк.

Он старался говорить как можно спокойнее, несмотря на свой гнев, боль и страх.

— Хорошо,— согласился через некоторое время сидевший слева Аргард.— Выкладывай свою историю, а мы послушаем. Только сначала я задам тебе всего один вопрос. Ради чего ты пришел сюда?

— Попроситься переночевать и спросить, есть ли здесь какая-нибудь тропа, ведущая на запад?

— Для чего ты идешь на запад?

— Зачем вы это спрашиваете? Я же сказал вам об этом мысленно, когда ложь не проходит. Вы ведь уже знаете, что у меня на уме.

— У тебя какой-то странный разум,— слабым голосом произнес Аргард,— и такие необычные глаза. Никто не приходит сюда, чтобы переночевать и узнать дорогу, или еще за чем-нибудь. А если все же слуги тех, других, приходят сюда, мы убиваем их. Мы убиваем прислужников и говорящих зверей. Странников, свиней и всякий сброд. Мы не подчиняемся Закону, который гласит, что нельзя отбирать чужую жизнь. Так, Ареннем?

Бородач ухмыльнулся, показав при этом коричневые гнилые зубы.

— Мы люди!— продолжал Аргард.— Свободные люди! Мы — убийцы! А кто ты такой, со своим наполовину развитым мозгом и совиными глазами, и почему бы нам не убить тебя? Разве ты человек?

На своем коротком веку Фальку не доводилось встречаться лицом к лицу с жестокостью и ненавистью. Те немногие люди, которых он знал, пусть и не были бесстрашными, но и не жили, руководствуясь страхом. Они были великодушны и дружелюбны. Рядом с этими двоими он был беззащитен, как ребенок, и знание этого приводило его в замешательство и ярость.

Он тщетно искал какой-нибудь способ защиты или отговорку, но все было напрасно.

Единственное, что он мог говорить, была только правда.