Саша Готти - Влада. Время Теней [litres]

– Вы двигаетесь в пропасть, Муранов, – прошептала ректорша. – Посланник только на минуту появился в нашем мире, и все увидели, какая же страшная бездна в той Тьме! Какой дикий холод, если даже мы, темные, его чувствуем, даже если нам он причиняет боль! А вы… вы, Муранов!..

– Ясно. Понял.

Гильс с минуту стоял молча, глядя в пол, потом рывком снял значок Носферона со своей футболки и бережно положил на деканатский стол, чуть дрогнув пальцами, будто расставался с ним с огромным трудом.

– Ставить свои интересы выше интересов всего тайного мира! Мальчишка!!! – сорвался на крик Эдуард Вольфович.

Обернувшись к музейным стойкам, он вдруг схватил один из наградных кубков и запустил им в Гильса.

И впервые вампир не увернулся, нарочно приняв плечом удар, который толкнул его спиной к двери, и ничем не ответив.

– Авантюрист! – визжал старый оборотень, потеряв контроль над собой. – Дилетант! Творить такое, когда с таким трудом у нас наконец-то наступило спокойствие! После того ужаса, который все пережили!

Впервые Темный Департамент, как и весь деканат, позволил себе бунт против правителя нечисти. Впервые на Темнейшего сыпались оскорбления. И впервые за всю жизнь Гильс Муранов на выпады не отвечал. Прежде он возражал бы с сарказмом, жесткостью и привычной ему уверенностью. Но не сейчас.

Сейчас он просто стоял, опустив голову, и молчал.

– Мне жаль, – наконец произнес Темнейший, подняв взгляд, в котором не было и тени гнева.

Эту безобразную сцену надо было как-то заканчивать, и Гильс попросту вышел из деканата без лишних слов и объяснений.

Вслед ему громыхали окрики, визжала Ада Фурьевна, и никогда еще на душе у юного Темнейшего не было такой страшной тяжести.

В эту тревожную ночь Универ не спал: из столовой тоже доносились грохот и невнятные вопли. Вампиры, которые сидели на полу в коридорах, провожали Гильса тревожными взглядами, но задавать лишние вопросы Темнейшему никто не решался.

В коридоре, ведущем к атриуму, все еще было очень холодно, а вход в атриум перегораживали баррикады из столов и стульев (тут явно перестарался насмерть перепуганный завхоз). В атриуме до сих пор дышалось с трудом, а стены и потолок сверкали серебряным инеем, будто в янве.

Два темных силуэта, от дыхания которых струился легкий дымок, виднелись на галерке атриума, и Гильс сел рядом с ними, молча разглядывая крылатую ледяную статую, белевшую в сумерках.

– Встроенные уши в деканатских стенах работают на совесть, как раньше? – спросил наконец Гильс, и двое его друзей – Дрина и Марик – переглянулись.

– Все сразу поняли, что никакие не преподы явились сегодня в атриум, а чинуши из Темного Депа. Чтобы тебя остановить, – добавил Марик.

– Мы знаем, что там был страшный скандал и тебя прессовали, – кикимора, сделав брови домиком, серьезно посмотрела на вампира. – Но неужели это правда? Вы с Егором – во Тьму, за ней?

– Прессовали?! Меня?! – Гильс вдруг развеселился, скинул с плеч кожаную куртку и набросил на озябшую кикимору. – Вот закончится все, и закатим вечеринку. Такую, что весь тайный мир будет стоять на ушах. Но попрощаемся до нашей встречи мы уже сейчас, и следующие два месяца больше не будет никаких вопросов, слез или чего-то в этом роде. О’кей?

– Ты сдал значок Носферона, – прошептала Дрина. – Как они только посмели так себя повести! Они так кричали, что из-за дверей было слышно. Но ты ведь уже не просто студент, ты сам Темнейший, а они…

– Ссориться с деканатом я обожаю с первого курса, – Гильс подмигнул Дрине. – Ты помнишь, какие раньше гремели баталии? Но тогда было за что… Да и сейчас есть за что. Они формально правы, с их точки зрения. Темный Департамент для того и создан, чтобы в тайном мире царил порядок. А я сейчас неправ.

– Получается, что тайный мир расколот, – тоскливо вздохнул Марик. – Вампиры все как один – за тебя. Остальные боятся и тебя не поддерживают.

Так они и сидели до глухой ночи, вполголоса говоря о чем-то, о чем могут говорить только самые близкие друзья детства. Когда кикимора задремала, упырь осторожно и тихо взял ее на руки и понес в общежитие.

Гильс же остался в атриуме, зная, что он здесь не один.

– Хватит прятаться под непроглядом, я тоже жду, когда растает это пугало, – тихо произнес Темнейший, волосы и лицо которого стали совсем белыми от инея.

Едва он это произнес, как невидимый купол тут же рассыпался, обнаружив Егора. Тот мерз, обхватив локти ладонями и стараясь не подавать вида, что его трясет от холода.

– Я жду: вдруг от нее весточка, а Ац до нас ее донес, – стуча зубами, поделился своими соображениями тролль. – Что, благоразумная часть тайного мира хочет нас остановить, да?

– Ты все слышал, Бертилов. Против меня восстал деканат и почти взбунтовался Темный Департамент. Если бы не Конвенция, я бы уже не был Темнейшим. Они откопали устав Носферона, согласно которому я не имею права подвергать опасности стены Универа и студентов. Остановить меня они не могут, но значок Носферона я все-таки сдал.

– Угу, – не слишком многословно отозвался Егор. – А хорошие новости есть?

– Есть. Тебе положены двойные обеды, – фыркнул вампир, и оба умолкли.

Ночь тянулась мучительно долго, тролль дрожал и ерзал, растирая плечи ладонями и стряхивая иней с челки. Ледяная статуя сверкала при тусклом свете из окон, но лед не растекался в талую воду, а испарялся стелющимся по полу белым дымом.

Утро Носферон встретил в напряженной тишине: младшекурсников после завтрака отправили на незапланированные экскурсии по историческим петербургским зловоротням, и ребята долго возились в гардеробе, с любопытством поглядывая в сторону атриума. Завхоз у дверей стоя дремал, опираясь на швабру.

Егор напряженно ждал, с каждой минутой наблюдая, как страшный ледяной призрак тает и истончается, превращаясь в ледяной скелет. С тонким звоном осыпались на пол крылья, потом отвалилась голова, и даже Гильс настороженно сощурил чуть уставшие глаза, когда ледяной череп прокатился по полу атриума.

Когда полупрозрачная ладонь наконец-то исчезла, Егор, уронив с грохотом стул, первым бросился, чтобы увидеть надпись, которая уже проступала сквозь тающие пальцы.

Но, едва взглянув, он выругался и быстрым шагом вышел из атриума, едва не сбив с ног сонного завхоза.

На парте зияли черные царапины, и Гильс с трудом разобрал в них слова: « один не вернется ».

Пролетел сентябрь, наступил октябрь, и к середине его ведьмы начали собираться в Петербург.

Ведьма Лиля, разодетая в черное эффектное пальто и белые изящные туфельки по последней моде, появилась в городе ранним утром пятнадцатого октября и сразу же поехала из Пулково к Алексу Муранову, нагрянув в вампирскую зловоротню на рассвете.