Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

— Сюда их привозят, — пояснила Тоте, щурясь от метких солнечных засветов. — Материал. А потом мы делаем из них людей. Смотрите, ну смотрите же, Хаген!

Они послушно выходили из микроавтобуса, один за другим, и тут же вставали в шеренгу, от которой встречающие техники отделяли требуемый сегмент и уводили за собой. Первые рефлексы несформированных делали их похожими на роботов, но Хаген чувствовал — угадывал, припоминал — мягкий рассеянный взгляд, лишённый агрессии, не содержащий узнавания, но всё же осмысленный. Материал. Он сам был материалом, но никто не ставил его в шеренгу, не бил электрическим кнутом. Он был другим, воспитанным в совершенно иных условиях. Об этом не следовало забывать, как и о том, что вокруг — Траум, по-прежнему Траум, вечный Траум, обречённый на муки выживания.

— В последнее время Саркофаг выдаёт больше обычного. Возможно, мы всё же побеждаем Территорию. Хотя я бы скорее связала прирост населения с изменчивостью. Больше материала — больше простора для экспериментов — больше процент выбраковки.

— Что?

— Ну, это же просто версия, — весело сказала она. — Трум-пум-пум. А у вас, какие версии есть у вас? Помимо утверждённых партией?

— Меня вполне устраивают одобренные варианты, — солгал он, отчаянно пытаясь свести разбегающиеся мысли воедино, а какая-то аналитически настроенная часть сознания выгнула несуществующую бровь: «Прирост населения. Хм-м. Интересно…»

Новые, ещё не сформированные, но неизменно взрослые выходили из каменного Саркофага — чтобы сразу же попасть в ожидающие их микроавтобусы. Впрочем, нет, микроавтобусы подъезжали позже: на границе отваживались ездить лишь бронированные машины Патруля.

«А ведь они выходят практически с Территории — понял он и поразился ясности открывшихся причин и следствий. — Может быть, поэтому здесь всё так странно и противоречит здравому смыслу? Потому что живущие здесь изначально больны. Заражены инаковостью. Территория, кусающая себя за хвост, очищающая себя напалмом… Нет-нет, эта идея точно приходила в умные головы, и головы не дали ей хода, а значит, всё намного сложнее…»

— А вот и ваши рабочие!

Трое мужчин в синей мешковатой униформе топтались в коридоре, не решаясь переступить желоб, отграничивающий внутреннее пространство от каменного выступа. Их выбритые головы качались как кегли. Даже сейчас они старались держаться друг за другом — привычка, вбитая весёлыми серебристыми девочками-терапистками. Кто из них Штумме? Наверное, первый, с кустистыми бровями и впалыми щеками домашнего затворника, астеника и аскета. Остальные выглядели попроще, погрубее.

— Я бы хотел пообщаться с ними наедине, если позволите, — сказал он, с чувством удовлетворения отмечая внутренние колебания, отразившиеся на лице спутницы.

— О, вы мне не доверяете?

— Есть инструкция, фрау Тоте.

— А вы всё делаете по инструкции?

Она уже оправилась от замешательства и перешла в нападение, ядовито-насмешливая, расслабленная, хрупкая и твёрдая статуэтка с тонкими запястьями.

— Я — да, — парировал он ожесточённо. — А вы?

— Я бы хотела написать инструкцию для вас. Не хмурьтесь, герр Хаген, я уже ухожу. И помните, что однажды мы поменяемся ролями. Это, разумеется, не угроза.

Ну, разумеется. «Скверно, — подумал он словами Инженера. — Ах, как скверно!»

Цокая каблучками, Тоте приблизилась к рабочим. Они расступились, нет, отпрянули в стороны. Худощавый со впалыми щеками прижался к стене, словно хотел раствориться в ней, стать невидимым.

Интересно!

— Штумме, — позвал Хаген. — Кто из вас Штумме?

— Я, — глухо ответил второй, низенький и толстый. Его маленькие глазки тревожно косили в сторону удаляющейся Тоте, заросший подбородок с валиком жира едва заметно подрагивал.

— Подойдите, я должен задать вам несколько вопросов. Остальные могут быть свободны.

В ожидании, пока оставшиеся двое рабочих исчезнут за поворотом узкого коридора, Хаген подошёл к краю балкончика и только сейчас заметил оградительную сетку под ногами. Она помешала бы ступить на крышу фургона, да и сама крыша была ниже, чем показалось вначале.

— Чувствуете? — спросил Штумме. — Чуете, а? Вот, вот…

Откуда-то тянуло гарью. Запах становился резче и ощутимее, очевидно, ветер сменил направление.

— Вы Герхард Штумме. У вас был магазин музыкальных товаров.

Взгляд рабочего был устремлён вдаль. Толстые ноздри жадно втягивали воздух, испорченный горькой нотой с привкусом пепла.

— Был. Я отказался от личного имени. Мы все отказались.

— Почему?

Пепел оседал на обонятельных рецепторах. Ещё пять минут назад ветер пах свежестью. Или так пахли отглаженные халатики медсестёр?

— Я хочу быть полезным, — проговорил Штумме, с очевидным трудом подбирая слова. — Всё, чего я сейчас хочу — быть полезным. И немного отдохнуть.

— Вы были полезным там, в своём магазине. Герхард, вы знаете, кто я? Вас должны были предупредить.

— Вы один из них, меня предупредили. Приехали проверить, что делают с «лишними людьми». У меня всего седьмой эмпо-индекс, но я интеллектуально недостаточен и технически бездарен. Я зря тратил ресурсы, вы это хотели услышать? Теперь я приношу пользу, столько, сколько могу. Мы все приносим пользу.

— Герхард!

— Чувствуете этот запах?

— Да-да, я чувствую. Но послушайте…

— Когда нас обливают бензином, она смеётся. А он никогда не смеётся, знаете, он наблюдает, чуть ссутулившись, руки в карманах, и на лице его предельная сосредоточенность: ему важно ничего не пропустить. Этот запах…

— «Она» — Тоте? А он? О ком — о чём — вы говорите?

Разумеется, он чувствовал этот запах, горелый и жирный, вызывающий тошноту, но так пахнут очистные сооружения, сухая листва, сжигаемая в цинковых бочках, бумага и пластик, корёжащиеся в огне среди бытового мусора, пуговиц, скрепок, останков мелких животных. Штумме втягивал воздух раздувающимися ноздрями, и подбородок его дрожал всё сильнее.

— Что вы хотите услышать? Я скажу всё, всё!

— Пожалуйста, — улучив момент, Хаген поймал его взгляд. — Герхард, ради Бога! У вас был магазин, к вам приходили люди. Люди с музыкальным слухом. Я бы хотел развить музыкальный слух, Герхард, я бы очень хотел научиться играть самые простые мелодии. Что-то, что поможет мне вспомнить .

— Вы!

Штумме отшатнулся.

— Вы… чёртов вы болван!

Он попятился, вильнув вправо, практически описав полукруг. Ломаная тень метнулась по бетонным плитам и налилась чернотой, когда круглое маленькое солнце в очередной раз выглянуло из грозовых гряд.

— Герхард!

— Не подходите ко мне, — просипел Штумме, задыхаясь от волнения. Его круглое лицо блестело — то ли от испарины, то ли от слёз. — Ни шагу! Вы хуже, чем они… Мы потеряли надежду, а вы дали вновь, но дали меньше, чем ничто! Я вас не знаю, но из-за вас меня сожгут. Я не знаю, что вам нужно. Я вас ненавижу!