Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

— А рогаткой помахали в знак приветствия? Сорвали эксперимент: впёрлись в чистую зону и разнесли всё тут в клочья!

Пасифик! Хаген пошевелился, застонал, сморщился и выплюнул в бесстрастно-стеклянное лицо:

— Эксперимент? Живодёрня! Это и есть ваша чёртова философия?

— А что — не нравится? Какая физика, такая и философия! Не дёргайтесь, идиот, смотрите прямо!

Хаген смотрел прямо перед собой и видел моря и кратеры, черные рваные тени, прожилки и долины, залитые магмой, зигзагообразные трещины в лунной коре. Он видел зависшие в пустоте лица — белые шары с неискусно нарисованной эмоцией. Он знал многих, но сейчас не помнил никого, и то, что произошло секунду назад, уже стиралось как восполняющийся песчинками след на берегу мёртвого океана. И когда в вену вошла игла, он даже не вздрогнул, только сильнее расширил остановившиеся глаза.

— Опять увлёкся, — признал терапист. — Да и как тут не увлечься, упрямый вы осёл?

Он обвёл взглядом присутствующих.

— Разойдитесь. И будьте добры вернуться к работе. Перерыв заслужили только мы с Хагеном, моим впечатлительным эмпо-эмпо-Юргеном. Хорошенький вышел междусобойчик! Летучка и подведение итогов в одном бокале. Итоги неутешительны, а, техник? Обезьянье наследство мешает соображать? Что влетает в одно ухо — со свистом вылетает из другого? Даже при нашем уровне развития медицины прогноз неблагоприятен. Вы меня разочаровали, Йорген, а я не люблю разочаровываться.

— Я тоже.

— Вы?

— Да, я, — боль уже уходила, а мысли едва волочились, увязая в песке. — Вы обещали мне участие в проектах! Специально оставили ключ так, чтоб я заметил?

— Хотел проверить благоразумие вашей доброй воли! А она снова извернулась и ощерилась мне в спину. Вальсируем медленно, плавно, с разворотами? Я-то надеялся на ускорение темпа, но, видимо, зря. Придётся принять радикальные меры.

— Не трогайте адаптантов! — взмолился Хаген.

— Они мне нужны! А теперь нужны ещё больше, потому что я намерен излечить вашу болезненную одержимость! Я сам тоже хорош, угодил в чёртову машинку: щедро вкладываешься — мало получаешь. Безвыигрышная лотерея. Вам нужно было работать у Кройцера, он любит такие комбинации: жар, пар, бурление, вагоны дров — и всё уходит в свисток. А вы…

Он оскалился.

— Вы ещё не расплатились со мной, строптивая вы заготовка! Потраченное время должно окупиться! Какая вам Территория? Какие исследования? Я посажу вас в стеклянную банку и стану показывать за деньги. Станете центром моей кунсткамеры, бедный эмпо-уродец, гибрид норда и обезьяны!

Внезапно разъярившись, он сгреб Хагена за грудки и вздёрнул, одновременно поднимаясь на ноги. Потолок качнулся, описал полуокружность. Дезориентированный Хаген воспринимал лишь мельтешение огней, а потом его перевернуло и с размаху бросило спиной на твёрдое, металлически гулкое, ледяное, прижало сверху гранитной плитой. Секционный стол!

— Тик-так, — сказал доктор Зима. — Как жаль! Неужели я поработал впустую?

***

Большая неповоротливая Земля попала в тень маленькой смертельной Луны да так и застряла в этой тени. Квадратные прожекторы, пока ещё бездействующие, но готовые нагреться, с любопытством смотрели вниз на распластанного по земной поверхности лунного человечка.

— Боль, Йорген! Мы так или иначе приходим к боли.

Каменная рука увлёкшегося доктора плющила грудную клетку. Хаген заглатывал воздух, а навалившийся сверху пресс тут же выдавливал обратно эти скудные запасы.

— Думаете, я не пробовал? Я пробовал. В кабинете вы можете найти обобщение всех серий — электро- и психостимуляция, нейрохирургия, наркогипноз, волновая терапия… Увы и ах, Йорген, увы и ах. Обнуление всегда условно. Утрачивается лишь предзнание, а фоновый шум, наше проклятье, продолжает порождать фикции. Сложные методы не годятся, они задевают надстройку, а порочная программа зашита глубже, намного глубже.

Как будто иллюстрируя сказанное, он надавил локтем на какую-то точку, и Хаген замычал, сотрясаемый разрядами тока. Кальт наблюдал за его мучениями с лёгким интересом, не брезливо, но с безучастным выражением лица, с которым, должно быть, сжигал заживо рабочих на Фабрике. Как говорил Штумме? «Чуть ссутулившись, руки в карманах…» А самые интересные наблюдения заносил в блокнот.

— Слышите меня, Йорген? Услышьте меня!

— Угм-м.

— Прекрасно, — сказал терапист. — Продолжаем искать лекарство. И находим буквально у себя под носом. Под юным неокортексом. Понимаете, да? Боль от управляемого лабораторного раздражения и боль при распаде живой системы — это разные виды боли. Лабораторная боль — обманка, пшик, фальшивка, которую охраняющие нас системы раскусят на раз-два. А вот экстремальный раздражитель вызывает трансмутации, тончайшие клеточные перестройки, приводящие к гибели или омоложению. Так?

— Так… Хватит. Останов-в…

— И здесь мы сталкиваемся с одной интересной проблемой. Территория подавляет жизнеспособность. Нужен материал, изначально снабженный универсальной программой выживания, способной преодолеть наше хитрое проклятие. Я верю, что эта программа есть в каждом из нас, но возможность ее проявления весьма вариативна. Я ломаю вам пальцы и вы готовы заплакать. Я ломаю пальцы Францу, а он бледнеет и делает вид, что всё в порядке. Один стимул — разные реакции. А почему?

— Потому… что… сволочь, — выдавил Хаген. Захватил ещё порцию воздуха и добавил: — И вы.

Глухой смешок.

— Мне бесконечно импонирует ваш уровень обобщения. А всё-таки напрягитесь.

— Н-не м-мгу…

— Ой, да бросьте!

Он, наконец, сжалился или просто решил сменить позу — убрал локоть, ослабил давление. Склонился над Хагеном издевательской пародией на заботливого отца или настоящего доктора, отгоняющего смерть от постели умирающего.

— Мне нужен не просто материал, а суперматериал, способный бороться, когда все организменные системы сказали «нет». Мне нужен материал, способный к перезагрузке. Пусть при этом потеряется техническое знание — я его восстановлю. Мне нужен нулевой человек. Хотя бы один образец, всего один! Вы заметили, мы живём в мире сбитой причинности, волшебном мире, мире прецедентов? Сразу после рождения нулевой человек улыбнётся мне, Йорген, и он будет прекрасен! Нулевой человек шагнёт на север и станет зерном новой технорасы. Возможно, он даже запустит новое время, хотя в этом я отнюдь не уверен. Я, знаете ли, не сказочник!

— Вы хотите создать…

— А почему нет? Улле хочет исчислить мою ценность в единицах разработанного психотронного оружия. Вы, кстати, знаете, что мне дают ещё одну лабораторию? Так знайте, мы потесним игромастера, и, если пожелаете, заставим его приносить вам кофе и чистить сапоги. Много оружия, много весёлой работы. Но я умею не только это!