Алексей Келин - Семейные обязательства

Утром, на следующий день после похорон, Элиза ходила по дому с кошкой на руках. Гладила ей шерстку, почесывала мохнатый подбородок, слушала уютное, доверчивое мурлыканье и тихонько шептала ей: «Герда, как мы с тобой будем жить дальше? Я боюсь, кошка…»

Герда дергала ухом. Кошке было тепло, впервые в жизни она была сыта, вымыта и даже расчесана. Вот только хозяйка щекочется – да и ладно, это пустяки. Зато по первому мяву выдают кусок печенки, курицы или еще что-нибудь вкусное. Кошка глотала угощение, почти не жуя – дворовая привычка. Ешь быстрее, пока не отобрали.

«Тебе хорошо, Герда, ты скоро поправишься, будешь снова скакать за птичками и мышами, а я… Я не знаю, что делать!»

Элизу никогда не учили самостоятельности. Она с детства знала, что сначала будет под родительским надзором, а потом – замужней дамой. Дальше она не заглядывала.

В самом тяжелом кошмаре она не могла представить, что станет одинокой, никому не нужной вдовой за пару недель до двадцати лет.

Элиза читала, как в древности жены иногда добровольно шли на погребальный костер мужа. Она всегда думала, что это дикость и варварство, но сейчас сумела хотя бы понять их чувства. И дело не в любви, любить можно и память. Дело в выматывающем, вязком одиночестве и невозможности жить дальше, ведь жить – незачем. Ради кого вставать по утрам? Зачем делать хоть что-то?

Ради себя?

Да кто ты такая, чтобы жить ради себя?

Эта мысль прозвучала в голове Элизы голосом монахини-учительницы из монастырской школы. Строгую, сухую даму воспитанницы недолюбливали, и она отвечала им полной взаимностью.

Элиза тряхнула головой.

Я – Елизавета Лунина, - мысленно сказала она монахине, бывшим светским друзьям и всему миру. – Отец считал, что заботится обо мне, но разрушил мою жизнь. Муж тоже заботился – и бросил. Господа кавалергарды, - с неожиданной для самой себя злостью продолжила она, повернувшись в сторону Коронной площади, - вы правда думаете, что я поверю в смерть Пьера?! Спектакль был хорош, ничего не скажешь, скорбящая вдова особенно удалась. Но вас подвела педантичность моего мужа. Все завещано мне, но пользоваться наследством я смогу только через год. Самим-то не смешно?! Это же лучший способ сохранить капитал! Не допустить к нему дядюшку Густава и не дать мне его растратить. А через год выяснится, что ваш сотрудник выполнял какое-то секретное задание! Или он попросту сбежал к своей девице?

Я должна сходить с ума от горя, носить траур, а потом рыдать от счастья, обнимая ожившего супруга?! Не перебор? Сначала скрываете судьбу отца, потом изображаете смерть мужа… С чего такое внимание к скромной барышне?

Элиза энергично прошлась по комнате, взяла с каминной полки фарфоровую фигурку пастушки – близнеца той, что стояла в особняке Луниных – и с размаху разбила ее об пол.

- Даже если я не угадала, - мрачно добавила она, - если я просто не хочу верить в его смерть, и в фамильном склепе действительно Пьер, я все равно буду жить для себя. Хватит с меня вашей «заботы»! Я еще не знаю, как это сделаю, но – сделаю. И промолчу о своих догадках, можете не беспокоиться. Да и с кем мне говорить? С кошкой?

***

После вчерашних похорон осталась гора писем с соболезнованиями. Элиза уселась их разбирать, чтобы заняться хоть чем-то. Она мельком посмотрела на красивые листы со стандартными, каллиграфически выведенными пустыми словами: «Скорбим… Утрата… В расцвете лет…», взяла всю стопку и пересела поближе к горящему камину. Она попыталась представить лицо Пьера. Вместо мужа в памяти все время всплывала нарисованная девчонка. Интересно, она была на прощании? Элиза хотела вспомнить, но кроме горького: «Ты! Ты его убила!» ничего не всплывало в памяти.

Может быть, найти ее? Отдать портрет? Это будет не сложно, не так уж много женщин – курсантов военной академии… А дальше что? Устроить скандал с любовницей покойного мужа?

«То-то мало о тебе сплетен по Гетенбергу ходит, - с сарказмом сказала себе Элиза. – Забывать начали, надо подогреть интерес».

Она читала имена на конвертах с соболезнованиями и бросала их в огонь. Толстая бумага горела плохо, особенно когда в камине скопилась достаточно большая стопка. Элиза пошевелила письма кочергой, закашлялась от едкого дыма, зато пламя заплясало веселее.

Она взяла следующий конверт и удивленно хмыкнула. Это было обыкновенное письмо. Без траурной рамки, простой пакет. «Петру Васильевичу Румянцеву, собственный дом». Вместо обратного адреса – размытая печать.

Элиза на секунду задумалась – сжечь, не читая? Все-таки чужие тайны…

Рука сама потянулась к ножу для бумаги.

«На ваш запрос от седьмого октября сего года направляю копии обоснований для перечисления денег из императорского благотворительного фонда»

В конверте лежало несколько приказов, переписанных профессиональным канцелярским почерком. На каждом из них в правом верхнем углу стоял штамп: «копия верна» и крючковатая подпись архивариуса. Видимо, это те самые «скучные бумаги» с которыми работал Пьер. В основном это были документы о церковной благотворительности – столько-то на приют при монастыре, столько-то на раздачу еды нищим…

Элиза равнодушно читала о перечислении денег на школы и больницы для бедняков. Это было лучше соболезнований.

«Получатель – Елизавета Николаевна Лунина» значилось на одной из бумаг.

Что?!

Элиза медленно, несколько раз прочитала копию распоряжения.

В Гнездовское отделение имперского банка на имя Елизаветы Николаевны Луниной уже двадцать лет перечислялись деньги. Основание — распоряжение кавалергарда Георга фон Рауха от имени императрицы Изольды.

Ее покойной тетке раз в год отправляли огромные суммы по распоряжению фон Рауха. Причем не в Империю – в Гнездовское княжество, за перевал. Элиза была единственной наследницей тетушки Елизаветы, но ее приданое даже близко не походило на эти богатства.

Однажды отец, когда был уверен, что Элиза его не слышит, выразил свое недоумение экспрессивным возгласом: «Ну охренеть теперь!»

- Ох-ре-неть, - негромко проговорила Элиза, покачивая в руке бумагу.

- Мрррря? – потянулась кошка на соседнем кресле.

Вошел профессионально-величественный дворецкий с траурной лентой на ливрее. Только по едва заметно покрасневшим глазам солидного господина можно было понять, что лента – не просто дань этикету. Слуги любили Пьера, а вот Элизу… Она кожей чувствовала, что некоторые из них полностью разделяют мнение Ангелины и считают ее виновной в смерти мужа.

- К вам посетитель, госпожа, - сообщил дворецкий. – Кавалергард Его Величества Георг фон Раух.

«Помянешь черта…», - фыркнула про себя Элиза.

- Пригласите господина кавалергарда, - сказала она вслух. Когда слуга вышел, Элиза быстро спрятала бумаги и конверт в потайной карман платья, а который раз помянув добрым словом новые веяния моды.