Бронислава Вонсович - В паутине чужих заклинаний [≈ Список]

— И ни разу у вас даже мысли не возникло, что в вашем чувстве к Штефану есть что-то неестественное? — спросил он.

— Нет, — твердо ответила я. — Если бы сегодня я была к нему равнодушна, а на следующий день — влюбилась без памяти, то это было бы подозрительно. Но чувство росло постепенно, я и сейчас не уверена, что оно было мне навязано. Все же ваши слова о привороте не имеют подтверждения, а Штефан — довольно привлекательный инор. Почему бы мне в него не влюбиться исключительно из-за его внешности и характера? А вовсе не потому, что он изо дня в день влиял на меня ментально. В конце концов, это мог быть и кто-то другой, а влиял с целями, о которых мы и не догадываемся.

— А вас не смущает, Линда, что ваше чувство к нему так быстро угасло?

Меня — смущало, но признаваться в этом я не собиралась.

— Возможно, он меня разочаровал, когда не пришел на помощь в столь сложный момент моей жизни? — парировала я. — Мне не нравится, когда инор, которого я рассматривала как будущего мужа, внезапно исчезает, пусть он потом и объяснил, что занимался исключительно государственными делами.

— Не хотите признавать очевидного? — усмехнулся Дитрих. — Ваше право. Кстати, пирог…

Пирог пах на всю кухню, и, пожалуй, его действительно можно было доставать из духовки, что я и сделала. К нему — салат, и кто теперь скажет, что в ресторане нас бы накормили лучше? Дитрих не сказал. Он молча отдавал должное еде, изредка бросая на меня взгляды то ли вопросительные, то ли восхищенные, но спрашивать ничего не торопился. Я предпочитала считать, что восхищенные, ибо отвечать на вопросы мне не хотелось. Не хотелось, но пришлось, лишь только пирог подошел к концу, а Дитрих получил чашку свежезаваренного чая.

— Как вы думаете, Линда, что такого вам могла сказать Вернер, что пришлось так срочно затирать вам память?

— Не знаю. Дитрих, вы уже спрашивали. К чему повторять?

— Возможно, у вас появились какие-то соображения по этому поводу. К примеру, вы могли при встрече сказать Эггеру, что ему передавала привет троюродная сестра, а сам момент с приветом не помнили.

— Дитрих, это несерьезно. Если вам так легко удалось выяснить, что они родственники, то какой смысл затирать мне это воспоминание?

— Я же сказал — к примеру. Любой разговор, который вы вспоминаете, и вам кажется, что в нем есть какая-то неправильность. Должно же быть что-то такое, из-за чего решились на столь жесткий метод?

— Да уж. — Я зябко передернула плечами. — Хуже ничего и не придумать.

— Почему? Можно еще физически устранить носителя информации, тогда она уйдет вместе с ним. Замаскировать смерть под несчастный случай проще простого.

— Возможно, посчитали, что это будет еще более подозрительно? — предположила я, хотя сама тема нашего разговора была мне не слишком приятна.

— То есть вы уверены, что ваша наставница не сама устроила этот громкий бабах, а ей помогли?

— Инора Вернер не занималась дома ничем таким, — ответила я, — у нее даже лаборатории там не было. Не стала бы она варить зелье на кухне?

— Почему не стала бы? — Дитрих сильно удивился моим словам. — При необходимости — вполне.

— Нет, Дитрих, — чуть снисходительно ответила я, — это невозможно. У нее иной склад характера, чем у вас. Она любит… любила порядок во всем. И самыми страшными студенческими прегрешениями для нее были безалаберность и нарушение техники безопасности. И сама она очень жестко следовала собственным правилам. Приготовление пищи и занятия алхимией в одном месте для нее было немыслимо.

— У нее в доме могло быть помещение, о котором вы не знали, — предположил Дитрих.

— У нее был очень маленький дом. Спальня, библиотека-кабинет, гостиная и кухня. Подвала не было. Нет, конечно, можно предположить, что лаборатория была настолько тайная, что она оборудовала ее на чердаке, — язвительно сказала я.

Дитрих усмехнулся. Для него в лаборатории в таком месте не было ничего странного, он даже реактивы был способен держать где попало, а на банке с печеньем написать «Мышьяк». Но инора Вернер была совсем другой. Серьезное занятие алхимией не допускает легкомысленного к себе отношения. Не допускает и не прощает.

— Библиотека… — Дитрих заинтересовался совсем не возможной лабораторией на чердаке. — И большая у нее была библиотека?

— Не слишком. Но зато какая… — Я мечтательно вздохнула. — Вы не представляете, какие там были редкости.

— Дорогие? — деловито уточнил Дитрих.

— Студентам точно не по карману, — вздохнула я. — Инора Вернер оставляла в букинистических магазинах и на аукционах большую часть своей зарплаты. Но зато у нее была такая подборка книг по алхимии, что я бы там часами сидела, если бы наставница позволяла.

Но Дитрих моего восторга не разделил.

— То есть дорогие, но не такие, ради которых можно пойти на столь затратное преступление, — резюмировал он. — Или у нее было нечто, стоящее как пол-Гарма? Хотя… вряд ли оно стояло просто так на полках, даже с такой хорошей защитой, как у Вернер.

— У нее был сейф, — немного уязвленно сказала я, — где находились особо ценные книги.

— Только книги?

— Не знаю. При мне она сейф ни разу не открывала.

— А значит, там вполне могло быть что-то, что и бабахнуло, — сказал Дитрих с явным разочарованием.

— Зачем бы ей было хранить такое дома, если она даже использовать его там не могла?

— Попросил троюродный брат?

Я невольно рассмеялась, уж очень забавный вид был у Дитриха, когда он это сказал.

— Почему вы так стремитесь приписать все Штефану?

— Потому что он мне не нравится, — не задумываясь, ответил Дитрих. — Этакий скользкий тип, да еще и претендующий на мою секретаршу. Лучше ему быть подальше от Гаэрры, а Гармские Каменоломни — самое подходящее для этого место.

— Дитрих, но ведь он может быть и ни при чем, — возмущенно сказала я. — А вы исключительно из личной неприязни пытаетесь его посадить!

— Я? — теперь возмутился уже он. — Если я его засажу за решетку, то лишь потому, что он виновен, а не чтобы он не мог ухаживать за моей де… секретаршей.

Оговорка его была весьма занимательна. Но я сделала вид, что не обратила на нее внимания.

— Вот уволюсь от вас, и чем вы будете тогда оправдываться? — пригрозила я.

— Не уволитесь, — нахально ответил он. — Я вас буду шантажировать фикусом. Надеюсь, судьба фикуса вам небезразлична?

— О, какие ужасные угрозы. Неужели вы настолько жестокий инор? Никогда бы не подумала.

Я с трудом сдерживала смех.

— А зря. — Дитрих сохранял серьезное лицо. — Не в ваших интересах оставлять заложника.

— Я заберу его с собой, и у вас не будет возможности мне угрожать.

Почему-то захотелось показать ему язык и заявить: «Что, съел?» Но солидному дипломированному алхимику это не к лицу, поэтому я пыталась держать себя в руках. Из последних сил пыталась.