Дэйв Дункан - Разбойная дорога

Согласно условиям траура, никому не разрешалось заводить разговор, если только в этом не было острой необходимости. Однако заставить все население большого города соблюдать это — не сказать чтобы приятное — правило просто невозможно, особенно когда народ обеспокоен. Балор не откликнулся на призыв, и народ встревожился более обыкновенного. К тому же я умею разговорить почти любого, чем я и занимался в этот день.

Официальный траур закончился в полдень. Стоило солнцу пройти зенит, как город начал оживать. На улицах появились телеги и экипажи. Женщины заплели косы. Мужчины разошлись по домам вычесать пепел из бород и сменить повязки на более симметричные. Из-за отсутствия опыта по этой части мне пришлось прибегнуть к помощи ехидной молоденькой шлюхи в одном из боковых переулков. Я отблагодарил ее, угостив обедом на деньги Джаксиана. Она многое знала о Бедиане Тарпите и подтвердила почти все, что я узнал о нем сам. По странному стечению обстоятельств я встречался раньше с ее сестрой — один раз и очень коротко.

Начиная с полудня Занадон сделался заметно приятнее, и я наменялся историями досыта.

Когда солнце стало клониться к закату, весь город начал собираться у храма. Опоздавшие толпились на Большом Проспекте, но я предвидел эту трудность, и у меня не было никаких дел, способных меня задержать. Когда процессия подошла к храму, я стоял в толпе на Площади Тысячи Богов.

Там собралось много тысяч горожан, но когда звуки музыки и радостные вопли приблизились, я почти не удивился, увидев неподалеку голову Ториана, — я же говорил, что не верю в случайные совпадения. Я протолкался к нему.

— Добрый вечер, ваше высочество! — шепнул я.

Он сердито покосился на меня. Потом улыбнулся, и в эту минуту на него приятно было посмотреть. Он дернул себя за бороду.

— Это лицо мне знакомо. Ты напоминаешь мне одного знакомого бога.

— Тогда ты ведешь себя недостаточно почтительно.

— С этим у меня всегда трудности! Омар, меня тревожит эта девушка.

— Это не наше дело.

— Но она так прекрасна! Ее отец — змей, брат трусливее мыши-полевки, а Грамиан Фотий — убийца.

— Мне кажется, жрецы не будут подменять Белджис на нее, как — по нашим предположениям — собирались подменить Скикалм. Они задумали что-то другое.

— Возможно. Значит, по крайней мере еще сутки ей ничего не грозит?

— Думаю, да.

Он кивнул.

В сгустившихся сумерках ярко горели факелы. Процессия вступила на площадь. Разговаривать дальше было невозможно, и мы присоединились к реву толпы.

МАЙАНА! МАЙАНА! МАЙАНА!

Возможно, Ториан кричал только из необходимости, но я обожаю толпы. Я больше не был Омаром, я стал Занадоном.

МАЙАНА!

Я был стиснут толпой, так что с трудом мог дышать, голова шла кругом от удушливой вони — чеснок в Пряных Землях гораздо дешевле мыла, — но я не обращал на это внимания. Солдаты расталкивали нас, прокладывая путь процессии, и я толкал их обратно, я бился изо всех сил, только бы оказаться ближе к богине. Я толкался и кричал вместе со всеми.

МАЙАНА! МАЙАНА!!!

Носилки проплыли совсем близко от меня. Я хорошо видел верховную жрицу на серебряном троне.

МАЙАНА!

Она смотрела прямо перед собой, не обращая внимания на крики; она была прекрасна, царственна, божественна. Ну конечно же, Балор Бессмертный не сможет не откликнуться на ее призыв.

Я видел не дородную крестьянку в богатом платье прячущую страх под румянами и драгоценностями. Я видел Майану, и она была прекрасна, и я любил ее, и я с ума сходил от счастья уже от одного того, что она прошла так близко от меня. Я уже сказал, что обожаю толпы.

МАЙАНА!

Было слишком темно, чтобы разглядеть лица сановников и городской знати, шествующих за носилками с троном вверх по храмовой лестнице. Я знал, что среди них идут и Джаксиан, и его отец, и военачальник. Подъем был долгий. Должно быть, жирному Нагьяку он дается с трудом.

Когда процессия подошла к дверям Обители Богини, стемнело окончательно. Мы все охрипли от крика, а теперь начали петь. С третьего или четвертого раза все запомнили слова, и мы повторяли их снова и снова, восславляя нашу богиню, умоляя ее уговорить бога прийти нам на помощь. В Обители горели факелы — там шли последние приготовления. Над головой сияли звезды. Потом огни двинулись вниз по лестнице, а дверь продолжала светиться, как маяк в ночи. Это было так прекрасно, что мы заплакали.

А потом все ушли, оставив несчастную Белджис в одиночестве дожидаться Балора. Но я не думал о ней как о несчастной Белджис. Я думал о ней как о Майане.

Площадь опустела неожиданно быстро. Людской поток выплеснулся на Большой Проспект, как Иолипи в отлив, и на улицах воцарилось веселье. Ториан все не отставал от меня, крепко держа за локоть.

— Это веселье кажется тебе несколько неестественным? — спросил я.

Он с опаской посмотрел на меня сверху вниз:

— Ты пришел в себя?

— Я что, напугал тебя? — рассмеялся я. Я охрип, устал, все тело мое болело, но мне было хорошо. — Ох, Ториан, у меня такое ощущение, словно я занимался любовью с ними со всеми, а они все — со мной! Но знаешь, мне кажется, что мы — то есть они — не так веселы, как хотели бы казаться.

— Еще бы! Вчера они не сомневались. Сегодня они уже знают, что его недаром зовут Непостоянным.

Мы все дальше уходили от храма, и мое возбуждение спадало.

— Несчастная Белджис! — сказал я. — Как страшно ей должно быть там, на троне!

— В опасении, что Балор не придет?

— Или что придет.

Ториан снова взял меня за руку.

— У тебя все еще растерянный вид. И почему она должна бояться этого?

— Здорового быка вроде этой статуи в молельне? Она… Ладно, не бери в голову.

Когда я не-много успокоился, он отпустил меня.

— Ты собираешься вернуться в трактир?

— Конечно. Почему бы и нет?

— И что ты надеешься там найти?

— Это зависит от обстоятельств, — ответил я. — Если Джаксиан говорил со своим папашей, нас убьют, стоит нам только шагнуть на порог. Скорее всего удушат. Это чище.

Лев зарычал.

— С другой стороны, — беззаботно продолжал я, — если он не говорил с отцом, он скорее всего не говорил ни с кем. В таком случае он уверился, что он все равно ничего не сможет сделать.

— И что тогда?

— Тогда он будет ждать нас лично. Он принесет нам свои искренние извинения и только после этого прикажет нас убить. В конце концов это его долг перед семьей и городом.

Ториан прошел еще несколько шагов и только тогда рассмеялся.

— Тогда зачем тебе возвращаться туда?

— А тебе?

— Потому, что я дал слово, конечно же.

— Я тоже.

— Но я же воин!

— Это означает, что ты сумасшедший?

— Иногда. А ты… — Он вздохнул. — Ты таков, какой есть.

— Вот именно, — сказал я.