Дарья Беляева - Дурак [СИ]

— Грязь, падаль, гниль, очернил нашу кровь, — говорит она. Потом спокойно отпивает чай и пододвигает к нам сахарницу.

— Не стесняйтесь, — говорит она. — Чай получился слишком крепкий. Без сахара пить его совершенно невозможно.

Эта раздробленность, распад восприятия заставляет мою голову заболеть. Хильде одновременно выплевывает слова ненависти в мою сторону и остается гостеприимной хозяйкой, озабоченной только чаем в звенящих чашечках.

— Погода сегодня холодная, а то можно было бы выйти на балкон, — мечтательно говорит она. — Там, фактически, терраса.

Ее ложка погружается в сливки на торте, она говорит:

— Я хотела бы, чтобы ты и твоя сестра сдохли. Ублюдки, недостойные нашего горестного бога. Дети врага, опозорившие моего брата.

Она говорит:

— Но, думаю, к полудню солнышко выглянет.

И злые слезы текут по ее лицу.

— Я понимаю, что вы ненавидите меня, я понимаю.

— Только хотела еще раз взглянуть на его лицо, — вдруг шепчет она. Слезы капают в чай, когда она склоняет голову.

— Это просто потрясающе, — говорит Юстиниан. — Невероятно, я в восторге! Я напишу такую пьесу!

— Ешьте, пожалуйста, торт, — отвечает Хильде. — Не стесняйтесь.

— Мне так не хочется ранить вас, — говорю я. — Мне так жаль, что вам, то есть, тебе, то есть вам все-таки — плохо. Я бы хотел, чтобы было легче. Я не знаю, правда, как вам будет легче.

Она отпивает чай, смотрит на меня ясными, старческими глазами.

— Если ты сдохнешь.

— Наверное, я когда-нибудь умру, но дело в… Бертхольде.

Она ставит чашку, чай взмывает вверх, а потом проливается на стол.

— Что с ним?!

— Ему нужна помощь. Очень нужна. И ему может помочь только наш бог.

— Наш бог не ходит среди людей.

— Но есть место, где он однажды был.

Ниса внимательно слушает, глаза ее следят за нами, она даже голову поворачивает то ко мне, то к Хильде, как кошка, смотрящая за игрушкой, которую дергают туда и сюда.

— Ты имеешь в виду, Звездный Родник?

— Я не знаю, — честно говорю я. — Может быть, я имею в виду его. Не уверен. Это там наш матриарх убила своих детей?

Она улыбается, говорит:

— Ты хороший мальчик. Да, это случилось там. Святое место пришло в запустение. Тайный сад в лесу, за городом. Но я храню ключ от него. Я могла бы показать тебе, в конце концов, каждый небесный мальчик должен увидеть его однажды.

— Спасибо!

Я улыбаюсь ей, и она повторяет мою улыбку, оказывается, что они у нас похожи.

— Папа тяжело заболел, — говорю я. — Он стал другим. Но наш бог обязательно его вернет.

Выражение ее лица не меняется, все та же блаженная улыбка, все те же синие, спокойные глаза. Она берет нож, и я думаю, хочет отрезать еще кусок торта и все, наверное, так думают, потому что сидят спокойно. Но Хильде берет нож и всаживает его в стол, так что он стоит там, как ложка в густом меде.

— Тогда твой долг — убить его!

Прежде, чем ее узловатые пальцы снова дотягиваются до ножа, его перехватывает Ниса, держит перед собой. У ножа рукоятка с розочками, лакированная и симпатичная.

— Они влезают в их шкуры, но это другие люди, — говорит она. — Другие люди. Не дай ему жить в теле Бертхольда. Защити его тело и душу. В старые времена, когда такое случалось, жена должна была убить мужа или муж должен был убить жену. Но твоя бесполезная мать не способна дать ему милосердной смерти. Это уже не твой отец, он никогда больше им не будет. Воткни нож ему в сердце, и освободи его. Две души в одном теле приносят страдания обоим.

— Две души? То есть, он все еще там?

Она говорит такие страшные вещи, а я радуюсь. Если папа все еще там, то бог точно вернет его.

— В теле твоего отца живет совсем иной человек, новый человек, а твой отец может только смотреть, как он разрушает его жизнь. Это наказание для непокорных, и единственное избавление от него — смерть. Убей его. Сделай то, что ты должен сделать.

Но я знаю, что должен сделать совсем другую вещь.

— Вы проводите меня к Звездному Роднику?

Она кривит коралловые губы, с презрением смотрит на меня.

— Ты не был достоин и никогда не будешь.

— Но вы же только что сказали, что каждый должен увидеть это место!

Ниса не выдерживает, ругается, но Хильде не слушает ее.

— Ты не достоин и никогда не будешь достоин. Ты с самого рожденья противен богу. Отмечен им, как порченный скот!

Я чувствую, как начинает болеть голова, и я падаю перед ней на колени, цепляюсь за подол ее красного, строгого платья.

— Тогда скажите мне, как стать достойным! Я знаю, он ждет меня! Папа ждет меня! Ваш брат!

Она больно пинает меня, и в голове взрывается салют такой силы, что искры его я вижу перед собой.

— Мы так близко! — говорю я. — Осталось совсем немного! Просто проведите меня к нему, и он заговорит со мной.

— Наш бог давным-давно не говорит ни с кем, а уж тем более не заговорит с ублюдком.

Она снова хочет пнуть меня, но Юстиниан поднимает меня на ноги, говорит:

— Спасибо, госпожа, теперь, пожалуй, настало время расставаться!

— Расставаться? Но как же ключ?

— Врет она все про ключ, просто сумасшедшая старушка! Спасибо за завтрак, хотя он и является кирпичиком для моего будущего диабета!

— Кто эти люди? — спрашивает Хильде.

Ниса говорит:

— Социальные работники.

— Где Офелла? — спрашиваю я. Юстиниан подталкивает меня к коридору.

— Она сама разберется, взрослая же девочка!

Я оборачиваюсь. Хильде стоит у кресла, кажется, будто она позирует невидимому художнику. Но кажется так ровно до тех пор, пока она не издает визг. Я различаю в нем проклятья.

— Отродье! Выродок, пусть бог покажет тебе, что такое горе! Пусть бог покажет тебе, что чувствовала я! Одиночество, Бертхольд, одиночество! Мразь! Мразь, как и твой сын! Ты заслуживаешь смерти! Пусть погаснет звезда, под которой ты рожден!

Затем голос ее снова переходит в визг, и редкие слова, которые встречаются в этом потоке звука уже не произнесены на латинском, а оттого кажется, что она бессловесно воет. А на самом деле, наверное, еще хуже проклинает меня на варварском.

Юстиниан и Ниса выталкивают меня из квартиры, закрывают дверь, а Ниса еще и спиной к ней прижимается.

Я спускаюсь по лестнице, но к первому этажу голова так раскалывается, что приходится сесть на ступеньки. Я и не замечаю, как Ниса садится рядом. Юстиниан обходит меня, говорит:

— Чудесная сцена, однако теперь я лучше понимаю твоего отца. Родись и вырасти я в этом болоте и среди этих людей, я бы тоже захватил Империю, только чтобы всего этого больше никогда не видеть.

Наверху до сих пор воет парень, который еще более дурак, чем я, и мне хочется делать это вместе с ним. А вот Хильде замолкает.

— Ты как? — спрашивает Ниса.

— Мы пойдем и еще у кого-нибудь спросим, — говорю я. Наверное, мой голос звучит грустно, но я не отчаиваюсь, просто расстроен, что Хильде так горестно, и я никак не могу помочь ей.