Дарья Беляева - Дурак [СИ]

— Мы здесь, — говорю я, завороженный этой красотой. — Потому что мы шли искать моего бога.

— Мы его никогда не найдем. Это похоже на Великий Лес моего бога, куда мы попадаем после смерти. Может, из-за того, что моя душа здесь самая сильная, мы все попали к моему богу?

Я пожимаю плечами. Ни на секунду ему не верю — мы идем к моему богу по его знакам.

— Я представлял здесь все несколько менее пугающим. Как будто за дизайн по нашим легендам взялся какой-то паранойик.

Юстиниан осматривается, а Офелла и Ниса переглядываются.

— Глупости, — говорит Офелла. — Я попаду в свой мир, когда умру.

— А я в свой.

Юстиниан сжимает нос лисы, как будто у нее внутри клаксон, а потом замирает, говорит:

— У вас еще есть шанс. Я знаю, чьи это охотничьи владения. Это Малый Зверь, он отправляет плохих преторианцев в небытие. Хотя так как вы не преторианцы вовсе, то вы очевидно самые плохие преторианцы здесь за долгое-долгое время.

— И что нам по-твоему делать?

— Идти вперед, — говорю я. — Это неправда. Не может быть правдой.

Я не мог так подвести папу и своих друзей.

— Марциан, — говорит Юстиниан. — Я бы на твоем месте замер.

А потом, почти без паузы, он кричит:

— Стой на месте!

Выходит настолько убедительно, что я замираю, но потом все равно оборачиваюсь. Юстиниан отличный актер, его испуганным глазам я не доверяю, но девочки жмутся друг к другу позади него, и даже Ниса выглядит такой беззащитной, что на себя не похожа. Тогда я, ощущая как передается мне их страх, смотрю вперед. В темноте между деревьев сияют опаловые глаза.

— О, — говорю я. — Привет! Ты — Малый Зверь?

Темнота расходится, как рана, и оно выходит из нее. Если это Малый Зверь, то мне не очень хочется думать, какой Зверь тогда Большой? Существо ростом, наверное, с половину дерева, причем гигантского дерева в этом лесу. А если встанет на задние лапы, то непременно достанет передними до уровня, где висят головы. Оно не является каким-то конкретным животным и даже не особенно похоже на что-то существующее. Зубастая пасть неестественно длинная, и все зубы похожи на клыки. Так я понимаю: оно в принципе не для природы создано, не чтобы питаться и жить, оно только убивает. Разрез пасти следует до самого основания черепа, и совершенно непонятно, как голова у этого зверя не распадается надвое. Длинный слюнявый язык не держится в пасти, а лапы, похожие на человеческие руки, только покрытые мехом, с длинными, гибкими пальцами переступают по земле. Искривленная спина вздымается вверх, а длинный, лишенный волос хвост, как у крысы, хлещет существо по облезлым бокам. Оно уродливое и даже не просто уродливое, а совершенно отвратительное, и только его опаловые глаза в запавших глазницах красивые до невероятности, завораживающие, такие, что хочется вечно в них смотреть. Оно раскрывает пасть, но многоголосый вой издают головы у нас над головами. Разные животные мычат, воют, рычат, скулят, и все это — предсмертные крики, записанные будто на диктофон, и повторяющиеся снова и снова, оглушающие. Существо напрягается и прыгает прежде, чем я успеваю что-либо сообразить. Но это скорее не существо быстрое, а я медленно думаю. Ниса толкает меня в сторону, оказывается рядом мгновенно, мне в это даже не верится, хотя я видел ее скорость прежде.

Я падаю на усыпанную иголками землю, но лежать и смотреть в небо у меня времени нет. Зверь хватает Нису, его лапа сжимает ее так, что будь Ниса живая, она бы уже кричала от боли. Я никогда не спрашивал у нее, чувствует ли она боль, но судя по тому, что она не кричит, ее боль явно слабее, чем при жизни.

Я не знаю, чем сражаться с большими и страшными зверями, я никогда с ними не сражался, но я хватаю палку потолще, карабкаюсь по спине существа, и это, из-за его искривленного позвоночника, оказывается довольно легко. Наверное, оно даже приспособлено для верховой езды. Может быть, на Малом Звере путешествует бог Юстиниана. Я цепляюсь за клоками растущий мех, забираюсь на существо и успеваю вставить палку между его зубов, когда оно раскрывает пасть, чтобы, наверное, откусить Нисе голову. Палка толстая, и у меня есть время, чтобы ее тянуть, я заставляю существо шире раскрыть пасть, как какой-то нибудь ветеринар-стоматолог. Над нашими головами разносятся крики умирающих животных, а опаловые глаза существа издают мерцание. Ниса пытается вывернуться из хватки, и когда она дергается, то туманится у меня на глазах. Слишком быстрая, чтобы сохранять очертания. Когда я чувствую, что палка скоро сломается, я кричу:

— Юстиниан! Что делать?! Что с ним делать, оно сейчас убьет Нису!

— Это Зверь моего повелителя! Я не имею права говорить!

В морду зверю его повелителя летят камни, один за другим с совершенно разных сторон. Очередной даже попадает мне в бок. Офеллы не видно, и она все время перемещается. Я безумно ей благодарен, но когда зверь поворачивает голову, чтобы посмотреть, откуда летит камень, его клыки проезжаются по палке, разделяя ее на двое.

— Ниса! — кричит Юстиниан. Но это мало помогает нам троим. Офелла швыряет еще один камень, и существо поворачивается в ее сторону, едва не стряхивая меня. Я чувствую себя на аттракционе, где нужно удержаться верхом на бычке, у которого внутри пружинки. Лапа зверя тянется ко мне, и я знаю, что сейчас он снимет меня, как блоху. Юстиниан стоит, прижав руки к глазам, как маленький мальчик, каким я его когда-то знал. А потом он кричит:

— Глаза! Он чувствует боль в них!

За секунду прежде, чем когтистые пальцы меня коснутся, я втыкаю обломанные концы палок существу в опаловые, безумно красивые глаза. Его пасть раскрывается шире, а оркестр звуков над нами становится еще громче. Я стараюсь воткнуть ему палки в глаза вовсе не потому, что хочу, чтобы зверь умер, а потому, что не хочу, чтобы второй раз умерла Ниса. Лапа, держащая ее расслабляется, отбрасывает ее в дерево, легко, как мячик. Я для зверя, как блоха, и он все-таки меня хватает, как я ни стараюсь сделать больно его глазам. Я пытаюсь пробить их палкой и не могу, от них ощущение, будто они жидкие и твердые одновременно. Наверное, этот зверь сделан так, чтобы случайный парень вроде меня не мог его убить. Когти проходятся по моим ребрам, и это очень больно, но еще больше неприятно, как когда зубной сверлит зубы, только в миллиард раз хуже. Я кричу и думаю: а моя голова тоже будет издавать эти ужасные звуки после моей смерти? Еще один камень, большой и тяжелый, влетает существу в глаз, оно вздрагивает от боли, но глаза остаются целыми. Я решаю тогда смотреть в эти глаза, чтобы увидеть перед смертью то, что красиво. Зверь валит меня на усыпанную иголками землю, что тоже неприятно, и передо мной раскрывается его бесконечная пасть. Я ничего кроме пасти не вижу, такая она большая и глубокая. А потом все сияет фиолетовым, и пасть закрывается за сантиметр от моего горла. Я вижу Юстиниана и его кухонный нож, сияющий ослепительным фиолетовым. Я совершенно не думал, что он спасет меня. Не потому, что Юстиниан плохой, а потому что страх перед богами очень древний и глубокий, и его ничем не выжечь.