Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

Еще спускаясь по лестнице, я услышала визгливую скрипку, вливающуюся в трели балканской музыки, надоевшей мне до чертиков. Меня на секунду одолело желание подняться наверх и запереться у себя в комнате. В детстве я любила сербскую музыку и праздники, но с возрастом почти все, что нравилось тебе в детстве становится каким-то до комка в груди стыдным. Я старалась ступать как можно тише и замерла на лестнице, не выходя из тени. Людей было много — на них были одинаковые черные костюмы и коктейльные платья примерно одного фасона. Серьезные люди, я прекрасно знала, чем они занимаются. Игорный бизнес, торговля людьми и оружием, наркотрафик. А ведь с виду такие приличные, довольные своей жизнью люди. Пьяные, красные, улыбаются. Роза сидела на своем месте, на лице у нее была скука. Папа разговаривал с кем-то, что-то оживленно вещая. Я слышала всполохи его голоса — так пламя иногда взвивается выше без видимой причины. Папа говорил на сербском. Он был очень оживлен, совсем молодой смуглый парнишка перед ним нелепо улыбался. Папа выглядел постарше мамы, лет на тридцать, а может тридцать пять. Я надеялась, это у нас семейное, и я буду выглядеть так же молодо и свежо к тому моменту, как окончательно потеряю все понятия о человечности и вкусе, как все люди после тридцати. Парень вдумчиво кивал, глаза его выражали страх и обожание. Наконец, папа схватил его за подбородок, притянул к себе и поцеловал в щеки ровно три раза, демонстрируя свое благоволение по старинной сербской привычке, которую лично я считала очень гейской.

Папа от природы был скорее обаятельный, чем красивый. У него была зубастая, острая улыбка, которая делала его изможденное, типично сербское лицо удивительно притягательным.

Иногда в юмористических телешоу показывают сербских бандитов. Вот мой папа выглядел именно так, как их доводят до гротеска ради комического эффекта по ту сторону экрана. Иногда мне казалось, что так папа являет миру свое странноватое чувство юмора. У него были золотые кольца на каждом пальце, обилие золотых цепочек на шее, блестящий фиолетовый костюм с ярким, желтым, как у клоуна, галстуком. Роза говорила у папы был шанс стать хорошим человеком, папа был врачом, но грянула Югославская Война, и он стал чудовищем. Папа иногда спрашивал, больше риторически, что они сделали с его страной. Но «они» всегда были безличные, загадочные силы, а папа был вполне реален и вроде как даже числился среди военных преступников, которым хорошо было бы объявиться когда-нибудь в Гааге. Под другим именем, в другом времени, и вообще все это глупости, съешь лучше кусочек торта, милая — вот как папа об этом говорил. Торт-то я ела, но прошлое отца заставляло меня стыдиться.

Люди вокруг шумно пили, смеялись, до меня доносилась смешанная до полной однородности шведская и сербская речь. На этом пиджине я долго говорила в детстве. До меня донеслась одна из папиных фраз:

— Музыка хорошая, но мне надоела! На, послушай.

— Что послушать, Драган?

Папа достал из кармана наушники, левый взял себе, а правый вставил в ухо этому молодому, симпатичному пареньку с нелепой улыбкой и большими и темными, испуганными глазами. Папа обхватил его за плечи, будто собирался начать танцевать, и Роза махнула рукой, музыка тут же стихла, музыканты остановились, как вкопанные. Я тоже замерла, не двигаясь со своего места. Я видела, как у парня расширились глаза, губы его прошептали что-то, и я подумала, что ему не просто страшно, он, наверное, представляет, как умрет. Папа достал телефон, выдернул из него наушники, и звук, освободившись из проводов, устремился в тишину, заполняя ее полностью. Я услышала сбивчивую, но вовсе не такую нервную, как ожидалось, речь. Голос вероятно принадлежал темноглазому пареньку.

— Нет, ничего. Счета и договоры в полном порядке. Словно бы все эти деньги заработаны легальным путем. Честный предприниматель. Но, может быть, выведет меня на Драгана.

Папа отбросил телефон, Роза легко поймала его. Он заглянул парню в глаза, широко, почти сентиментально улыбнулся.

— Ну как, вывел? — поинтересовался он, а потом хлопнул парня по щеке, сказал:

— Да можешь не отвечать, Джордже!

Папа засмеялся, и все вокруг, как эхо, повторили за ним. Только Роза молчала. Она облизала пухлые, смазанные розовым губы, ее язык высунулся на секунду и исчез. Она была сосредоточенная и голодная, как кошка.

— Это не то, что вы подумали! — защебетал Джордже. — Это подделка! Это не я, не мой голос.

Голос был его, несомненно, теперь я могла сравнить. Но я бы тоже попыталась соврать в такой ситуации.

— Как так не твой? Неужели я ошибся? Я тебя не узнал?

Все молчали, риторические вопросы папы не были обращены ни к кому конкретно, ни к зрителям, ни даже к Джордже. Я видела, как Джордже дрожит. Ему и двадцати пяти не дашь, совсем молодой. Молодые парни любят ввязываться в приключения из принципа, за идею. А потом они умирают. Я такое уже видела, не много, раза три за свою жизнь. Когда увидела в первый раз — меня стошнило, я до сих пор помню вкус желчи во рту, он и ассоциируется у меня с убийствами. Тот человек хотел убить меня, и его застрелил мой тогдашний телохранитель — меня изрядно забрызгало кровью. Сам мой телохранитель умер еще через три года, и тогда меня забрызгало мозгами.

Папа возвел глаза к потолку, сказал:

— И я даже никогда не узнаю, работал ты на полицию изначально или тебя перекупили? Виноват твой покровитель в том, что произошло или нет? Неужели ответы на все эти вопросы ты унесешься с собой в могилу?

Папа замер, он выглядел так, будто собирается задать еще один вопрос. А потом он резко достал пистолет, приклад разбил Джордже нос, мерзкий хруст вонзился в мой слух. Джордже полетел на пол, проехался по скользкому мрамору, белому с черными прожилками. Он потянулся в карман, но папа уже выстрелил ему в руку. Джордже заорал, вторая его рука нырнула в тот карман, куда не успела подстреленная. В этот момент Роза достала из-под стола пистолет.

— Не это ищешь? Надо было прятать надежнее, — сказала она. Роза впивалась взглядом в Джордже, ей нравились его боль и страх. И папе нравились. Вот он — секрет их успешного брака. Папа сказал:

— О, надо же, как неловко вышло.

Он только чуть двинул рукой с пистолетом, движение было очень легкое, виртуозное. Пуля прошибла Джордже голову. Я этого не видела, я закрыла глаза, но судя по треску, именно так и было. Череп всегда пробивается с треском — пулю не заглушают мягкие ткани. Даже не треск, а такой очень характерный щелчок. Когда я открыла глаза, то моментально возвела взгляд к хрустальной люстре. Оказалось, кровь достигла и ее. Некоторые сережки, звенящие от малейшего движения, были украшены красными каплями. Почти красиво. Я всегда любила такие картинки в интернете, но от увиденного в жизни меня снова затошнило. Я развернулась, чтобы уйти, но в этот момент папа окликнул меня.