Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

— Делия, девочка, что ты там стоишь?

Папа сделал шаг назад, и его лакированный ботинок с острым носом отодвинулся от лужи крови, едва касавшейся его. Так почти смыкается с тобой вода, когда стоишь, наблюдая за прибоем. Я замерла, но папа сказал:

— Я ждал тебя раньше или позже, никак не сейчас.

В его понятии не произошло ничего особенного. Папа даже не велел убрать тело. Я скривилась, но спустилась вниз. Папа сам пошел ко мне, мы с ним были как Золушка и принц, или вроде того, потому что снова заиграла музыка. Вся сцена была такая согласованная, что можно было фильм снимать.

— С днем рожденья, дорогая, — сказал папа как обычно ласково. Его теплые губы коснулись моей щеки. Люди вокруг замерли, кое-кто из них привык, кое-кто видел подобное в первый раз, но все они реагировали правильно. Все были статичны, все молчали, и только Роза звякнула бокалом о бутылку с шампанским. Она выглядела очень довольной. Музыка теперь играла очень размеренная, похожая на вальс. Папа танцевал отлично, а вот я наступала ему на ноги. Отчасти специально, потому что лучше было наступить на него, чем в лужу крови.

— Ты только что убил человека, — сказала я бесцветным голосом.

— О, ты такая наблюдательная, принцесса.

Папа нежно засмеялся, он чуть приподнял меня, перенес через труп, как будто это был элемент танца. Я старалась не смотреть вниз, мне не хотелось знать, что стало с парнем, когда-то носившим имя Джордже. Красивое имя и парень был ничего. Я заметила у папы на манжетах капельки крови, крохотные бисеринки. К горлу снова подкатил комок. Папа продолжал кружить меня в танце. Он сказал:

— Я хочу поговорить с тобой кое о чем. Тебе исполнилось восемнадцать, и ты должна кое-что узнать, милая.

— Ты на самом деле злобный пришелец из космоса, который существует, чтобы меня позорить? — спросила я. Папа засмеялся. Его руки легко вели меня в танце, а я, казалось, даже не слышала музыку. Я вся была напряжена.

— Зернышко истины затаилось между плевел, которыми ты его снабдила, — задумчиво сказал он. Его рука, прежде державшая меня за талию, скользнула в карман. На секунду сердце мое замерло. Мне показалось, что сейчас он достанет пистолет и выстрелит мне в лицо. Предположение это не имело под собой никакой логики — мой отец любил меня без памяти, он никогда бы не сделал этого, и все же мое сердце зазвенело от страха. Но на открытой, беззащитной папиной ладони оказались ключи от машины. Новенький, блестящий металл ключа зажигания, пластиковый корпус с кнопкой, разблокирующей двери. Меня пронзило детское, жадное любопытство — а что у меня теперь за машина? Водить я научилась еще с шестнадцати, хотя прав у меня не было. Папа с легкостью исполнял мои капризы и иногда давал погонять его тачку. Мне нравилось носиться по пустому шоссе, наслаждаясь одиночеством.

— Ты только что убил человека, — повторила я.

Одна рука папы все еще сжимала мое плечо, другая оставалась протянутой, он ожидал, пока я возьму ключи.

— Да, разумеется. Такая у папы работа. Не хуже, чем отец-строитель или отец-бухгалтер. Просто по-другому. Мир разнообразен, дорогая, привыкай.

Мне захотелось его ударить, против воли глаза защипало, но я знала, что не заплачу. Я редко плакала, хотя вроде бы не было у меня спартанского воспитания или особенной силы духа. Папа продолжал:

— Я хотел поговорить с тобой, моя родная, о нашей семье. О тебе, обо мне и твоей маме.

— О Розе.

— А я и забыл, — он усмехнулся. — Но это очень важно. Ты можешь попасть в беду, если меня не выслушаешь. Вряд ли сегодня, может не завтра и не через неделю, но уж точно в течении этого года. Поэтому я прошу о том, о чем не просил уже года три, поговори со мной, милая.

Я взяла у него ключи. Настроение мое было хуже некуда. Люди вокруг потихоньку начали оттаивать. Папа говорил так тихо, шептал мне на ухо почти интимно, что, наверное, ничего они не слышали. Я отвела взгляд, и в этот момент мой ботинок проехался по чему-то скользкому. Я замахала руками, пытаясь избежать падения, и папа не смог меня удержать. Я шлепнулась прямо в лужу крови, а мой локоть уперся во что-то чуть теплое, мягкое и липкое. Я заорала. В моем голосе было поровну злости, отвращения и испуга. Все, что случилось дальше было продуктом моей неожиданной истерики. В своем сжатом кулаке я почувствовала ключи, резьба которых втиснулась мне в ладонь. Я поднялась на ноги и бросилась к выходу, дисгармонично прервалась музыка, что-то кричал папа и, кажется, смеялась Роза, а я неслась к двери. Я подумала, что не смогу найти свою машину, поэтому нажала на кнопку. Раздался писк, и я увидела, что его издал черный «Додж Чарджер». Готичная машина, все как я люблю, папа знал, что мне понравится. Но сейчас у меня не нашлось радости, чтобы обернуться и поблагодарить его. У меня даже не нашлось смелости, чтобы посмотреть, пытается он догнать меня или нет. Я влетела в машину, со второго раза вставила ключ зажигания. Машина податливо завелась, и я свернула на въездную аллею. Ворота, слава Богу, были открыты. Слишком много было сегодня гостей и, может быть, кто-то еще должен был приехать. Я прибавила скорость так быстро и лавировала так неловко, что колеса вспахали газон, его ошметки летали на уровне окна. Я вышла на четвертую передачу, вне себя от ужаса, и только выехав на шоссе подумала, что легко могла бы въехать в столб, и будь у меня автомат, а не механика, смена скоростей была бы слишком резкой и неминуемо привела бы к какому-нибудь мало приятному случаю, после которого мои мозги оказались бы раскиданы вне моей зоны досягаемости.

Ну, как мозги Джордже. Я сжала губы. «Додж Чарджер» гнал в сторону Стокгольма. Я поняла, что забыла дома мобильный телефон. На нем, наверняка, был миллион пропущенных звонков от Хакана. Он ждал меня на нашем месте, автобусной остановке, исписанной названиями наших любимых групп. Поворот туда я уже проехала, возвращаться было страшно. Дождь хлестал по стеклу, и я понадеялась, что Хакан не будет ждать меня, как Хатико, а уйдет домой. Ветер принес на лобовое стекло парочку потускневших от влаги золотых листьев, и я включила дворники. Шоссе было почти пустое, люди ехали из Стокгольма, а не в Стокгольм. Я прибавила скорости. В зеркале заднего вида не отражалось ни единой машины. Папа мог воспринять мой побег, как очередной каприз. Но возвращаться мне не хотелось. Я с тоской подумала, что испачкала салон кровью, в которую грохнулась. Напрягшись, я даже ощутила ее запах. Солнце медленно устремлялось вниз, скоро оно упадет, как в карман, за горизонт, и будет темно. Эта мысль казалась мне утешительной. На сиденье рядом я увидела белый конверт без надписи. Я посмотрела на него с раздражением. Он был частью того, что я ненавидела. Почему моя семья не могла быть нормальной? Пусть бы они были по-мещански скучными, пусть бы у них была буржуазная мораль, пусть бы они пропадали на работе и ничем не интересовались.