Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

То, что происходило сейчас, по крайней мере, обладало эффектом новизны.

Я смотрел на этого парня, одетого как принц из второсортного фэнтези-сериала, кормящегося на бессмертной славе «Игры Престолов». И мне было интересно, каким будет следующий сюжетный поворот.

Он открыл глаза, когда Делия его окликнула. И если за секунду до этого я был уверен в том, что он крепко спит, то сейчас ясно видел — он был напряжен и весел, как человек, ожидающий гостей, и его внимание все это время было сосредоточено на нас. У него был такой характерный неослабевающий хищный взгляд, и при этом совершенно беззаботные жесты. Он приветливо помахал нам рукой, а потом, совершенно неожиданно, запустил вторую в карман. Я не успел отследить его движения, оно было точное и очень-очень быстрое, я такие видел только у отца и только в особых случаях, даже мама не была способна на столь эффектные и убийственные выпады. Я оценил красоту игры. Разумеется, я не смог бы сохранить свое безупречное спокойствие, если бы нож летел в меня или в Астрид. Но он, серебряной пташкой, воткнулся в ворот футболки Делии, пригвоздив ее к стене. Меня удивила скорее не точность броска, в ней ничего удивительного не было, отец тоже так умел, а то, что нож прошел внутрь хрусталя до самой рукоятки, и теперь его изменчивый силуэт расплывался внутри камня, как муха в янтаре. Констанция завизжала, мы с Астрид сделали по шагу в сторону, а Герхард освободил воротник Делии. Сама Делия сохраняла молчание, но судя по ее большим, испуганным глазам дело было не столько в том, что ножу рядом с ее шеей не удалось ее шокировать, сколько в ее реакции на стресс. Впрочем, весьма удобной для того, чтобы сохранить невозмутимый вид.

— Эй! — крикнула Астрид. — Нам надо поговорить с главным здесь! Так что давай-ка без руко… ножеприкладства, пока мы все не выяснили.

Понравились они ей что ли? Впрочем, Астрид нравилось защищать справедливость из спортивного интереса.

Паренек с ногами забрался на трон, как будто сидел в кресле перед телевизором, вдумчиво закивал.

— А то что? Давайте, расскажите-ка мне, что мне будет за ваше проникновение на частную территорию?

Странное дело, он говорил не на шведском и не на датском, но мы понимали его. Кроме того, в самой его манере общения было нечто странное. Будто он одновременно был нашим ровесником и говорил так, как сказали бы мы, и в то же время это все было ему чуждо, он заучил слова и исполнял роль с какой-то нарочитой театральностью.

— Тогда не надо было притаскивать нас в это место! Или оставил бы записку!

— Я этого и не делал! — возмущенно воскликнул он, и еще прижал руку к сердцу, будто Астрид смертельно ранила его своим предположением.

— Мы не так начали, — сказал Герхард, и я решил не подавлять в себе желание улыбнуться этому его дурацкому акценту. Сойдет за вежливость. — Давай начнем еще раз. Ты извини и ты кто?

— Я, ну не знаю, давайте предположим, что я — Аксель. Что так меня зовут! Что я здесь главный после главного, что я могу пробить ваши черепа и сердца прежде, чем вы спросите, почему я такой невежливый!

Он поправил корону. Рубины в ней каким-то жестоким, намекающим на кровь образом сочетались с его рыжиной.

— Ну, в общем предположим как-то так, — закончил Аксель. Он не сводил взгляда с Делии, видимо, злился, что она не оценила его убийственные способности и не выразила своего восторженного испуга достаточно громко. — Еще вопросы?

Аксель улыбнулся, протянул нам открытые руки ладонями вверх, будто чтобы продемонстрировать свою безоружность.

— Обещаю, я не собираюсь никого убивать за вопросы!

— Где мы?

— О, так вам же никто еще ничего не объяснил! Мне сказали вас встретить, но я понятия не имел, что придется учить вас уму разуму! Вам что родители вообще ничего не рассказывали?

— Мы знаем, — сказала Констанция. — Что мы попали в какой-то волшебный мир, наши родители предупреждали нас, что задолжали наши жизни королю, видимо это ты.

— О, не я, но твои слова греют мне сердце! Продолжай!

Аксель меня несколько раздражал, и в то же время в нем было нечто занимательное — он будто никогда в жизни не бывал серьезным. В нем была непосредственность, свойственная детям и актерам, за ним было интересно наблюдать.

— Идите за мной! — вдруг воскликнул он. — Я совсем забыл, что я — плохой хозяин! А мне сказали быть хорошим, пора исправляться.

Он встал, поклонился, несколько пародийным образом, и скользнул по хрустальному полу к нам. Сначала протянул руку, потом, когда все мы, предсказуемо, не откликнулись на его молчаливое предложение, цокнул языком.

— Да-да-да, я уже понял, что я вам не нравлюсь! Совершенно не обязательно это артикулировать!

Он дернул за руку Делию, и я заметил, с каким облегчением вздохнула Констанция. Маленькая трусиха. Мы с Астрид пристроились идти следом за Акселем и Делией, оставив Констанции компанию дурачка Герхарда.

Эхо делало голос Акселя еще более театральным, будто кто-то включил микрофон, и вовсе не обязательно было идти с ними в ногу, чтобы слышать каждую деталь, но нам так было приятнее. Астрид взяла меня под руку, и я мягко сжал ее пальцы, светским жестом больше подходящим какой-нибудь прогулке в парке.

— Итак, вы в Аркадии, — сказал Аксель. — Добро пожаловать. Это чудесное место, но ко многому надо привыкнуть. Моя личность, например, одна из таких вещей.

— Не уверена, что справлюсь, — сказала Делия.

— Ты говоришь так, как будто мы останемся здесь надолго, — протянул Герхард. Аксель засмеялся.

— Надолго или нет, сложно сказать. Навсегда, это для тебя надолго? Но навсегда ведь тоже бывает очень разным. Если ты сегодня здесь умрешь, это тоже навсегда.

— Если я здесь умру, я не останусь, — пожал плечами Герхард.

— Это как сказать. Отец найдет тебе применение.

И тогда мы все замолчали. Не то чтобы стало очень страшно, скорее я играл в игру, в которую играл Аксель — в этом месте драматургия предусматривала зловещую паузу. Когда пауза исчерпала себя, Аксель, как ни в чем не бывало продолжил.

— Так что, Аркадия вам понравилась?

— Это интересное место, — сказала Делия.

— И сколопендры хорошенькие, — добавил Герхард.

— А пригласить можно было и повежливее, — буркнула Астрид, и я добавил:

— Я был бы не прочь добровольно провести зябкие осенние месяцы на таком необычном курорте.

Мы шли по хрустальному залу. Казалось, он был бесконечным. Мне даже почудилось, что стало холодно, будто в ледяной пещере. А потом я понял, что мне не кажется. Я просто упустил момент, когда хрусталь стал льдом. Мы шли сквозь ледяной грот, все меньше похожий на коридор, все более округлый, будто оплавленный давным-давно солнцем, и с тех пор не побеспокоенный больше никем в своем холодном забытьи.