Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

— Полюбовались? Только мы были бы здесь не пять минут. Мы шли бы через эту бурю часа четыре. То есть, шли бы мы часа два, а потом тихо скончались бы.

Страшный вой, горестные стоны бури заглушали его голос. Я с трудом восстановила, что именно кричал Аксель. А потом кто-то дернул Делию, и я испугалась, вдруг это монстр из бури. Но это оказался Аксель. Делия следовала за ним, а я за Делией.

— Герхард? — крикнула я.

— Я здесь, — отозвался он откуда-то совсем рядом. — Я знаю, куда идти.

И это его могущество в ситуации, в которой я была абсолютно беззащитна заставило меня попросить:

— Возьми меня за руку.

Его рука оказалась неожиданно теплой.

Идти становилось все тяжелее, рука Делии в какой-то момент выскользнула из моих пальцев, и я хваталась за воздух, но у меня все еще был Герхард. Паника поднималась от горла к голове, и из-за нее я слишком поздно поняла, что Астрид и Адриана не было рядом.

Что до дурацкой Бури — я мог бы обойтись и без этого сакрального знания. Когда Астрид дернула меня за руку, я побежал за ней. Под ногами хрустела промерзшая земля, мы петляли между деревьев. Я бежал, что было сил, пока в глазах не начало темнеть.

Наконец, Астрид упала в снег, а следом за ней рухнул и я. Что ж для начала, некоторое количество грязи было бы приятно оставить в этом снегу.

Холод был желанен, как никогда, он остудил мою разгоряченную кожу и ворвался внутрь вместе с дыханием.

Я сказал:

— Итак, первый пункт плана выполнен. У нас появились другие пункты?

— Ну, если они нас найдут или если с нами свяжется Неблагой Король, скажем ему, что мы потерялись в Буре и еле выжили.

— А что мы будем делать до этого?

Астрид посмотрела на меня долгим, ярким взглядом, поцеловала, и губы у нее оказались прохладными.

— А пока мы пойдем домой и переоденемся, — она засмеялась. Я знал, что ей совершенно плевать на то, в каком виде ходить, и хотя от грязи моя одежда уже казалась жесткой, я тоже не страдал так, как могла бы, к примеру, Констанция.

Но Астрид считала хорошей идеей вернуться, потому что она чувствовала то же, что и я.

Дурное, мерзкое ощущение, из-за которого особенно суеверные люди иногда отменяют поездки. Я никогда себя к таковым не причислял, но сейчас мне было не по себе. Астрид со свойственной ей импульсивностью не могла переживать это ощущение просто так, безо всякого действия.

— Думаешь, они не решат нас искать?

— Думаю, они не сунутся обратно в Бурю. Они ж не идиоты. Максимум, им станет немного грустно. Зато как обрадуются, увидев нас дома!

Астрид шла чуть впереди, голос ее был громким и беззаботным. Я подался к ней и прошептал:

— Чуть потише. А то нас раскроют раньше, чем мы того захотим.

Астрид улыбнулась, смешно сморщив нос, прошептала:

— Точно!

Я любил ее такой. Она была прекрасна в своей яркой, рыжей смелости и в безалаберности, с которой ставила все, чего добивалась под удар. Некоторое время мы шли молча, и я любовался костром ее волос посреди зимы. Она вела меня, и я с радостью шел за ней. Воздух вокруг был хлесткий, острый и удивительно свежий. Все это напомнило мне о далеком-далеком дне, когда мы с Астрид были еще маленькими. Мы гуляли в парке вместе с мамой, которая читала «Капитализм и шизофрения» Делеза и Гваттари. Мы интересовали ее меньше, чем шизоанатиз и овеществление. Мы с Астрид валялись в снегу позади ее скамейки и смотрели в высокое белое небо. Астрид смеялась, а я просто смотрел, как оно течет наверху, как глазурь. Это было одно из воспоминаний, бережно хранимых моим разумом, которые начинались с неожиданного места и обрывались будто посередине. У этого воспоминания не было ни начала, ни конца, но оно приносило мне странное ощущение радости, спокойствия и единения с Астрид. Такую радость, тихую и нежную, могли приносить только воспоминания, истинные ощущения от которых затерлись, и осталось лишь приятное послевкусие, как у стойких духов после душа.

— Знаешь, что обидно? — спросила Астрид, вырвав меня из моих неторопливых размышлений. Теперь она исключительно шептала — полумер Астрид не любила, если уж говорить тише, то непременно почти не слышно.

Не дожидаясь моего ответа, она продолжила:

— У тебя есть магия, и у Герхарда есть магия, и у Делии есть магия, и уж конечно у умницы Констанции есть магия. А у меня магии нет!

— Это несправедливо, моя милая, — протянул я. Но сделать с этим ничего было нельзя. Я умел останавливать время, и это было потрясающе. Иногда я делал это просто так, чтобы посмотреть, как замрут стрелки множества часов в комнате. Мы с Астрид украсили нашу башню всеми часами, которые в замке нашли. И когда все они останавливались одновременно, я ощущал, как замирает главная категория вселенной, наряду с пространством, конечно. Поистине буддийское удовольствие — выключиться из движения времени, ходить под небом, на котором недвижимо замерли птицы.

Впрочем, по-настоящему буддистким был бы отказ и от этого удовольствия. Я улыбнулся собственным мыслям.

— Астрид, я думаю, тебе стоит подождать.

— Ты говорил это неделю назад.

— Это значит только то, что тебе стоит подождать дольше недели.

По-зимнему быстро темнело. Почему-то я был уверен, что в более летних частях Аркадии все еще день. На чернильном небе засветились первые звезды.

— Ты выполняешь свою работу.

— Это не сложно!

Я пожал плечами. У меня работы пока что не было. Иногда я думал, что однажды, быть может, мне придется убить кого-то из моих новых приятных знакомых. Я надеялся, что это будет Аксель. Об убийстве Астрид речи в моей голове никогда не шло, даже в терминах экзистенциального ужаса. Я просто знал, что скорее умру, чем трону Астрид. В данном случае вопрос бы, наверняка, именно так и стоял, и я бы принял смерть. Как и она приняла бы смерть за меня. Тут все всегда было очень просто.

Так что в будущее я смотрел со сдержанным интересом, не без неприятного ожидания, но и не без любопытства. Пока что делать мне было совершенно нечего, и я целыми днями читал книжки, которых благо по моему желанию появилось великое множество. Осилив треть Трипитаки, я был собой доволен. У Астрид же наоборот был много работы, которую она выполняла со страстью и охотой. Она с восторгом рассказывала о том, как бывала в горячих точках, слышала разрывы снарядов, хруст железа под танковыми гусеницами, выстрелы, заглушающие голоса. Она никогда не рассказывала про крики и кровь, и я думал, что для нее это все игра. Не потому, что Астрид была глупой и не понимала, что происходит и не потому, что она была бессердечной. Это был особый вид защиты — с восторгом, взахлеб рассказывать о том, как хороша война. Задача Астрид была в том, чтобы просто быть, присутствовать во время боя, и тем самым раззадоривать воюющих. Ее даже никто не видел, никто не замечал, и она ничего не делала сознательно. Но одно ее присутствие питало войну.