Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

Вещей здесь было множество, они были разбросаны тут и там: пустые банки, исписанные стикеры, джойстик, школьный альбом, пульт от телевизора. Кровать была большая, в середине нее была яма, наверное, образовавшаяся от того, что кто-то систематически прыгал на ней. Торшер казался единственным предметом в комнате, принесенным взрослым. Такой вполне стандартный торшер, наверное, из «Икеи», черный, с цветком плафона на тонком стебле.

Я смотрел на все очень внимательно, мне нужно было найти ту самую важную вещь, которая могла помочь Астрид. Ни от чего в комнате я с первого взгляда не чувствовал того укола, почти болезненного где-то в области сердца, который я и считал интуицией.

Все было пустым и стало для Астрид совсем неважным, когда она была там, в Аркадии.

Но если бы я только был Астрид, наверное, я бы прятал все, что дорого мне по-настоящему. Я был бы смелым, но скрывал бы то, что делало бы меня слабым. Я ходил по комнате, стараясь никуда не наступить, как в заповеднике. Мне хотелось быть максимально аккуратным с тем, что прежде было дорого Астрид. Я встал на колени, пошарил под кроватью. Пыль была на ощупь, как какое-то крохотное и пушистое животное. Поэтому англичане и называют комки пыли — пыльными зайчиками.

Сначала все было пусто, и ничего не кололо, а потом вдруг стало именно так — колко и волнительно, когда я наткнулся на коробку. Я вытащил ее на свет, она была картонная. Мне было немного неловко смотреть на вещи самые личные для Астрид, но я должен был.

Коробка оказалась наполнена доверху. Там были фотографии Астрид и Адриана, и этого стоило ожидать, книжные закладки, девичьи и с бабочками, и это было неожиданно и мило, резиновая лягушка, крышечки от стеклянных бутылок, разноцветные, но израненные металлического цвета царапинами. Еще была банка, на которой детским почерком, в котором без труда угадывался почерк маленькой Астрид, было написано: «Черви». Червей там, к счастью, не было, ни живых, ни мертвых. Все это многие люди назвали бы мусором, но я знал, что для Астрид оно дороже всего на свете и случись в ее доме пожар, она в первую очередь схватила бы эту коробку.

Я чувствовал тепло под пальцами, продолжал рыться в коробке. Что-то чуждое этому миру и при этом еще более близкое Астрид было тут. Под книжкой «Племянник Чародея» я обнаружил рубин. Огромный, и красота его тоже была большой. Такой красный, такой блестящий, такой теплый, что даже горячий. Держать его в руках было невероятно приятно, и он сиял, как крохотное солнце. Вернее, наверное, он сиял, как если бы Марс был звездой. А еще Констанция говорила про каких-то Красных Гигантов, но я больше представлял великанов из саг, когда она так говорила.

Я сжал рубин, крепко, но бережно. Он был очень похож на камни из улья, которыми осы кормят осиных детей. И я был уверен, что если бы я надломил это сокровище, и из него бы хлынул золотой мед, сгущенная магия Великой Реки. Все стало меркнуть и темнеть, как если внезапно наступило затмение. Исчезали в темноте и постеры, и мусор, и взрослый, так не подходящий это подростковой комнате торшер. Все меркло и оставалось позади, как и жизнь Астрид с тех пор, как она попала в Аркадию. Но рубин продолжал сиять, его блестящая красота разбивала тьму, была как открытая рана, как горящее сердце из сказки. Благой Король сказал мне:

— Ты молодец, Герхард.

Снова плыли огни подводного царства. Рубин стал рассыпаться. Я в отчаянии попытался закрыть его руками, но капелька за капелькой от него отслаивались искры.

— Все правильно, — сказал Благой Король. — Это магия, и она возвращается к тому, кому она принадлежит.

И я раскрыл ладони, как будто держал птичку, можно было так подумать, потому что рубин был такой же теплый. И я смотрел, как он исчезает, и мне стало не жалко его, потому что он возвращался домой.

— Спасибо тебе, — сказал Благой Король.

— Не за что. То есть, я так говорю не потому, что это вежливо, а потому что правда не за что. Это было легко. Еще и в гости сходил.

Он засмеялся, и я подумал, что он нравится мне, такой обаятельный смех.

— Теперь пора отправляться назад. Время здесь течет по-другому. И там за тебя уже волнуются.

— Подождите! — крикнул я. — Почему вы спите? Вы нужны Аркадии! Возвратитесь!

— Я не могу, — сказал он.

— Но почему? Почему не можете? Может быть мы поможем?

Но голос не отвечал мне еще долго. А потом вдруг сказал:

— Вот тебе совет, Герхард. Это хороший совет, хотя ты и не сразу это поймешь. В сердце нет правильных ответов, следуй за тем, что невозможно ни увидеть, ни почувствовать.

— За невидимыми вещами?

— За вещами больше, чем невидимыми.

Все внутри сжалось и разжалось, и я проснулся. Холод обжег меня так, будто я правда тонул и сразу все свело. Но на губах было тепло и вкус монеток. Я понял, что пью кровь и что глотаю ее жадно, как что-то вкусное.

Вкус у нее был несносный. Я отстранил от себя чьи-то руки, постаравшись не оттолкнуть и сплюнул кровь на снег. Вот я понял, где я и обрадовался моим братьям и сестрам, и даже немного Акселю, но глаза мои не сразу стали работать правильно, некоторое время все перед глазами плыло, было странное, хотя и говорило, как Констанция.

— Герхард, Герхард, ты в порядке?

От крови пахло не только кровью, но и какой-то травой. Стало жалко того, в ком текла кровь и траву, которую сорвали. Я потрогал свои руки, и тем самым ощутил, что я есть и вполне осязаем. Я медленно кивнул, потом сказал:

— Мне лучше.

— Отлично, — взволнованно сказала Констанция. — Это очень хорошо. Я думала, что ты умер.

— Да, мы надеялись убедить в этом Констанцию, чтобы больше тебя не тащить!

— О, Астрид, милая, нет у тебя сердца. Надеюсь, ты не скажешь ему, что мы в любом случае выбросим его в канаву.

Мне понравился голос Астрид, веселый, торжествующий и живой, но от нее пахло кровью.

— Прекратите, вы что думаете, что ему приятно это слушать?

— Мы даже не уверены, что он все понимает.

— Но он все понимает.

— Я все понимаю, — подтвердил я. — Хотя Астрид и говорит почти слишком быстро.

А потом я понял, что я не иду вместе со всеми и не лежу на месте, а передвигаюсь под воздуху. Запрокинув голову, я увидел Адриана. Он помахал мне рукой, и я накренился.

— О, прости.

А Констанция шла рядом со мной, не отставая и не перегоняя, будто именно со мной и хотела быть. И я понял, что тоже хочу быть с ней всегда.

И я увидел, что за ноги меня держит Астрид. Аксель вышагивал впереди, он ей помогать не собирался. С того момента, как я понял, что меня несут Астрид и Адриан, я сразу понял — сейчас будет больно. Они отпустили меня, и я грохнулся в снег. Констанция крикнула что-то, наверное, недовольна была.

А я раскинул руки и уставился в холодное, северное небо, дрожащее от ветра. Сугробы облаков уходили дальше на запад, а я лежал.