Роберт Вегнер - Каждая мертвая мечта

Началось обучение. Пришел старший — лет десяти — парень и сказал:

— Это ваше норсте , ваше гнездо. Оно называется Эйвире, — указал он на деревянную таблицу над дверью, — и с этого момента так звучит ваша фамилия. Вы — семья.

Не прошло и года, как Грест позабыл слова молитвы Великой Владычице, которая оказалась простой богиней рабов. Теперь он молился Агару, Мудрому и Пламенному Владыке Света. Тому, Кто Уничтожает Тьму. Прежде чем миновали еще два года, он забыл лица отца, матери и братьев. Теперь отцом для него стал надсмотрщик Птенцов ахире , величественный мощный мужчина с большой седой бородой и животом, что трясся от гулкого хохота. А семьей его стали мальчишки из гнезда.

Грест ежедневно тренировался: сперва в бою палкой и палицей, потом — ножом, тесаком и коротким кордом. Учился пользоваться копьем и метать дротики. В возрасте двенадцати лет он получил свою первую саблю, в четырнадцать ему дали шестопер с шестью гранями и топор на длинной рукояти и показали, как пользоваться легким копьем.

Он учился хитростям и бою на кулаках, подсечкам и пинкам, а также сражаться верхом. Умел на всем скаку склониться в седле и подхватить монету, лежащую на земле, мог, летя в галопе, надеть на себя стеганый кафтан и кольчугу. Или снять, если раздавался такой приказ.

И ежедневно, с первого своего дня в ахире , он держал в руках лук.

Долгие часы натягивал его и медленно ослаблял тетиву, не отпуская ее слишком резко, чтобы не повредить оружие, потому что за такое давали двадцать кнутов. Тренировался, чтоб укрепить пальцы и набраться сил. Впервые ему позволили выпустить стрелу после шести месяцев таких тренировок. Потом, до четырнадцати лет жизни, он использовал только тренировочные луки, хотя именно благодаря им он узнал двадцать четыре способа захвата и натяжения тетивы: от простейшего, на два пальца, до таких, для которых использовали кольцо на большой палец.

Когда ему исполнилось двадцать, он умел уже выстрелить дюжину стрел примерно за двадцать ударов сердца, каждый раз попадая в цель размером в три фута с расстояния в сотню ярдов.

После этого экзамена ему предложили выкупить его семью — старую, из рабов, чтобы они могли работать при ахире Рода Соловья. Он отказался. Единственной семьей ему были его товарищи по гнезду и пердии.

Когда ему стукнуло двадцать четыре года, он пережил первый и последний кризис веры. Видел, как Белый Коноверин погружается в хаос, в то время как рабы в разных частях княжества начинают бунтовать. И видел, как Агар-от-Огня позволяет Лавенересу, этому слепому котенку, ничего не делать. Потому Грест Эйвире не имел ничего против того, чтобы Обрар из Камбехии занял его место. Если уж бог, которого он почитал столько лет, считал, что ему все до задницы, то смертные должны сами решать определенные дела.

А потом он стал свидетелем того, как иссарская дикарка поднимается по лестнице Храма Огня, как убивает лучшего фехтовальщика Тростников и как входит в Око.

И впервые с того времени, как его забрали в ахиру , он заплакал.

Это был знак.

Это была Пламя Агара.

Бог их не оставил.

А теперь его пердия стояла под жарким солнцем на равнине в западном Коноверине. Впереди, примерно в пятидесяти ярдах, находился укрепленный лагерь бунтовщиков, в двухстах ярдах правее — сомкнутые ряды Буйволов. Пока что именно они, тяжелые и неподвижные, развлекались вовсю. Отбивали атаку за атакой, тех прошло уже пять или шесть, перед их рядами возникла немаленькая стена трупов. А Соловьям приходилось стоять и смотреть. Нельзя было даже стрелы послать во врага.

Но приказы отдавала Она. Госпожа Ока. Все равно как если бы их отдавал сам Агар.

Вдруг Грест услышал шум сзади, а потом слова, которых ждал с самого утра:

— Наступаем. Внимание, при следующей атаке наступаем во фланг бунтовщиков. Готовиться. Готовиться.

Не было гонцов, размахивающих цветными флагами, не было ненужной суеты. Приказы шли устно, передаваемые от человека к человеку, чтобы враг, наблюдающий за ними, не понял, что готовится. Только в последний момент барабаны и горны объявят об их наступлении.

Грест уселся в седле поудобней. Лук, который он вот уже несколько часов держал в руке, прилипал к коже. Подрагивали полдюжины стрел, придерживаемых пальцами. Его пердия была из лучников, в отрядах копейщиков служили солдаты постарше и поопытней. Но тяжелая кавалерия ожидала за холмом, в тени, чтобы не мучить лошадей и людей. Эту атаку проведут они. Те, кто помоложе и послабее.

Бунтовщики двинулись в очередное наступление. Несколько тысяч медленной пехоты и рой легковооруженных перед ними. На этот раз баллисты не тратили снарядов на метателей дротиков и на пращников, подождали, пока укрытые за рядами тяжелых щитов колонны войдут в поле досягаемости, — и поприветствовали их убийственным залпом.

Грест видел, как стрелы и камни лупят по пехоте рабов, валя людей и прочерчивая кровавые борозды в сомкнутых рядах. Щитоносцы не стали ждать, пока артиллеристы перезарядятся, развалили строй и побежали вперед. Ох, если бы сейчас можно было по ним ударить, напасть со стороны, стреляя по сломанным шеренгам! А потом взяться за сабли и рубить по головам и рукам, колоть, топтать, вбивать копытами в землю…

Еще нет. Пока не время.

Наступающая пехота пробежала с двести ярдов и снова сомкнула строй. Молодой Соловей почувствовал к ним нечто вроде уважения. Не следовало стыдиться такого, «Строфы воспитания» явственно говорили, что нет ничего дурного в том, чтобы удивляться боевым умениям врага. Благодаря этому ты не делаешь глупых ошибок, а победа тогда приобретает куда более сладкий вкус.

И снова, как и в прошлые атаки, легкая пехота отступила, обстреляв Буйволов дротиками и камнями из пращей, а тяжелая навалилась на стену их щитов. И снова зазвучал грохот, лязг стали и глухой вой из тысяч глоток. И снова Буйволы чуть прогнулись, отступили на полшага, а потом укрепили оборону в опасных местах и остановили врага. А потом столкнули его на полшага назад и, воткнув края щитов в землю, победно зарычали.

Никто их не сдвинет с места. Никто и ничто.

Грест уже научился опознавать миг, когда атакующие откатятся. Это был тот момент, когда копья коноверинской пехоты покрывались кровью, а бессильные удары в стену ростовых щитов становились даже громче, чем крики раненых и умирающих.

Время. Бунтовщики отступили от Буйволов, сперва медленно отходя, а потом двигаясь все быстрее, все более ломая строй. Легкая пехота двинулась вперед, чтобы метнуть последние снаряды, тяжелая еще не смыкалась в отряды, зная, что ее ждет как минимум один залп машин…

Отряды повстанцев хорошенько перемешались.