Роберт Вегнер - Каждая мертвая мечта

Кайлеан смотрела. На гримасу на лице Кровавого Кахелле, на злые глаза Молнии, гневный, непроизвольный жест Кор’бена Ольхевара. И все это было нацелено на Уваре. Она взглянула на Ласкольника. Видел ли он этот конфликт? Линии раскола? Командиры бунтовщиков не могли договориться.

— И куда вы собираетесь идти? — Ласкольник сложил руки на груди, поджал губы, фыркнул. — Половина Далекого Юга охвачена огнем, и о вас, чтоб его, все слышали. Все знают, что самая большая группа взбунтовавшихся рабов скрывается на холмах на пограничье Коноверина и Вахези. По дороге мы миновали верстовые столбы с надписями «К повстанцам — туда». Вы прославились. Матери пугают детей рассказами о том, как под Помве вы уничтожили десятитысячную армию, а князь Вахези, говорят, ссыт от одной мысли о непобедимых ордах взбунтовавшихся рабов у своих границ. И потому все, каждый раб, который снимет ошейник, отправляется на запад. К вам. Через два месяца тут может оказаться двести тысяч человек, а может, и все четверть миллиона. И что станете тогда делать? Куда пойдете?

Ему ответила тишина и взгляды столь гневные и твердые, словно камни, метаемые из-за угла. Кайлеан поводила глазами по командирам рабов, ища какие-то указания — у них есть планы, далеко идущие и подробные, или же они просто дают нести себя волне случайностей? Этот… город в джунглях выглядел довольно хорошо управляемым военным лагерем, с тренировочными площадками, огородами, курятниками и колодцами, и она могла бы поспорить, что где-то дальше в лесу нашла бы выкорчеванные поляны, на которых держали скот — у рабов же имелась собственная кавалерия и лагеря. Но все это было ужасно временным — немеекханским. Дерево, камыш и тряпки. Так куда же они намеревались отправить свою армию?

Кахель-сав-Кирху улыбнулся первым, но это не была улыбка, которую стоило ожидать.

— Этого маловато, генерал. На меня не действует магия имени того, кто разгромил се-кохландийцев, спас верданно, того, кто является доверенным человеком императора. Наши планы — конкретны, мы знаем, что хотим получить. Свободу. Свободу для всех, кто захочет снять ошейники, присоединиться к нам и вместе сражаться. Но они… — он зацепился взглядом за черного великана, — достаточно гибки, чтобы не раз и не два поймать врасплох наших врагов. Но если ты думаешь, что придешь сюда, сверкнешь именем, волчьей улыбкой и несколькими предположениями, а мы падем на колени, вознося благодарности Матери, потому что Меекхан о нас вспомнил, тогда у тебя помутилось в голове от постоянной скачки.

По мере того как вождь рабов говорил, плечи его распрямлялись, а голос становился резче. Кайлеан уже понимала, что волшебство имени Ласкольника на него и правда не действует, что он уже пришел в себя от удивления и принял решение.

— Мы знаем, что Империя не пришлет нам на помощь армию. Не только потому, что мы далеко. Меекхан продает сюда сталь, медь, олово, фаянс, стекло и много других товаров, везя взамен специи, хлопок, шелк, золото и драгоценности. А потому я соглашусь с Поре Лун Даро, что наш бунт не на руку многим людям в Империи. Нет! — Кровавый Кахелле вскинул обе руки, прерывая ответ Ласкольника. — Молчи. Мы из того поколения, которое узнало предательство. Когда я вступал в армию, я приносил слова клятвы: «и не брошу товарища в бою». Помнишь? Присяга одинакова и для пехоты, и для кавалерии. Я полагал, что эта клятва охраняет и меня. Но нас покинули. И все эти годы в рабстве выкупали дворян, богатых купцов и ремесленников, но о таких, как я, крестьянах и простых солдатах без поддержки, никто даже не вспомнил. О таких, как они, — он кивнул на товарищей, — тоже. И только когда мы вышли с полей, выползли из рудников, когда подожгли плантации и уничтожили мастерские… только тогда Империя вспомнила о нас. Когда я услышал, что ты здесь, подумал, — мощные руки стиснулись в кулаки, — подумал, что, возможно, что-то изменилось. Но ты пришел с одними вопросами. Как? Что? Где? Последнего такого, который крутился по лагерю и задавал такие вопросы, мы приказали…

— …закопать в муравейнике. — Уваре Лев смерил их ледяным взглядом. Подобные взгляды были и у остальных представителей повстанческой армии; куда-то исчезли сердечные хозяева, а Кайлеан поняла, что она — и остальной чаардан — тут в одиночестве, в чужом лагере, всего ввосьмером. — Перестал кричать, прежде чем солнце преодолело восьмую часть дороги по небу. Слабак.

Кахель-сав-Кирху вздохнул, расслабил кулаки и продолжил:

— Если ты тут по поручению императора, то у тебя должен быть какой-то контакт с ним. Может, магический, а может, ты просто умеешь громко кричать, не знаю… но скажи ему… скажи ему, что нам нужно больше, чем слова. И что тут нет меекханцев и прочих рабов. Тут есть только рабы. Носящие ошейники. И что если Империя могло выслать тебя сюда с шестью сотнями солдат, то может прислать их и шесть тысяч. Или десять. Это будет сила, которая не покорит Юг, но с которой все станут считаться. Потому что тут и теперь в расчет идет лишь сколько мечей при тебе. Сколько сабель и луков. А потому… — он снова вздохнул. — Приближается вечер. Ночью я не отошлю вас в обратный путь. Останьтесь. А завтра вы покинете лагерь и вернетесь в Белый Коноверин. Ты не спросил, генерал, что можешь сделать для нас, хотя наверняка хотел, я ведь прав? — Горькая усмешка искривила лицо бывшего лейтенанта. — Мне нужен некто, кто передаст весточку Госпоже Пламени. А теперь — отдохните. Можете ходить по лагерю Волчьего полка, говорить с людьми, осматривать их вооружение, видеть, как они тренируются. Но вам нельзя выезжать за валы. У вас нет следов от ошейников на шее. А утром я приглашу тебя на беседу, передам мое послание и дам людей, которые проведут тебя под Помве. Дальше — дело за вами.

Он отвернулся.

— Люка покажет вам, где заночевать и разместить лошадей. Ступайте.

Доклад Крысы подтвердил Велергорф, который уперся, что проверит все сам. Кеннет позволил, послав с ним полдюжины людей с оружием. Татуированный десятник вынырнул из дыры через полчаса, принеся еще несколько предметов: деревянный кубок и ложку, раковину, которая наверняка некогда выполняла функцию бокала, поскольку у нее была витая ножка, а еще горсточку просверленных камешков, кусок полотна из жесткой, грубо сотканной материи.

— Крыса прав, — сказал Велергорф, когда Кеннет и остальные десятники собрались вместе. — Кто-то забаррикадировался, подперев дверь досками, оторванными из столов, а потом взобрался на полку под стеной, чтобы прорубить путь наружу. Не знаю, сколько времени это заняло, потому что палуба в этом месте — в локоть толщиной, но когда человек напуган, то и гору насквозь пробьет.

— И?