Макс Мах - Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба [сборник litres]

– А что, если они знали о цели нашего путешествия с самого начала?

Она методически разрушала здание его доказательств, и Карл решил, что эта дорога никуда не ведет. Сколько ни отворачивайся от костра, отменить его свет ты не в силах.

– Хорошо, – сказал Карл. – Это действительно мог быть твой брат, но точно так же это могли быть Филолог Даниил, или княгиня Клавдия, или еще кто-нибудь, о ком я забыл.

– Это он!

– Хорошо, – снова согласился Карл. – Давай поговорим о Людвиге. Ты действительно могла бы теперь претендовать на трон?

– Да, – ответила она решительно. – И я сделаю это при первой возможности!

– Тебе это так важно? – мягко спросил Карл.

– Он начал первым!

– Мы можем его просто убить, – предложил Карл. – Кто наследует престол в этом случае?

– Людвиг женат, и у него трое детей. Было трое.

– Я понимаю, – кивнул Карл. – А в смысле закона и обычая?

Вероятно, он высказался не очень ясно, но, как ни странно, Дебора его поняла.

– Кто бы ни сидел на троне, появление законного наследника, не подписавшего отречения, означает, что право на его стороне. Традиция тоже. Такое уже случалось.

– Значит, отречения ты не подписала? – спросил Карл.

– Нет. – Дебора была сейчас бледна, светлели стремительно и ее волосы. – Об этом Людвиг не подумал, я ведь не должна была остаться в живых.

– Расскажи, – предложил Карл. – Если хочешь. Если можешь.

– Хочу, – неожиданно тихо ответила она. – Смогу.

– Сможешь?

В какой-то момент рассказа Дебора преобразилась снова, но на этот раз превращение произошло практически мгновенно, настолько стремительно, что даже Карлу едва удалось увидеть весь цикл трансформации. Ужас и гнев, преследовавшие Дебору, оказались сильнее разума, разрушительнее страсти. Они обрушили ледяную стену ее воли, и пламя безумия, набиравшее силу во все время этого мучительного разговора, обрело наконец свободу. Карл увидел, как стремительно наливаются смертельной сталью широко распахнутые глаза Деборы, дрогнул воздух, и из солнечного света, заливавшего гостиную, соткался огромный черный зверь.

Адат разинул пасть и глухо зарычал. Зверь был возбужден, что для него было ненормально, и совершенно явно не знал, как поступить. Воля его человека властно требовала от него крови и разрушения, но прямого и однозначного приказа напасть на Карла адат, по-видимому, не получил. Во всяком случае, Карл на это очень надеялся. Он встал и, стараясь, чтобы его движения были плавными и медленными, уважительно поклонился адату, приветствуя его, как старого друга, каким, в сущности, тот и был.

«Здравствуй, друг , – сказали глаза Карла. – Рад тебя видеть снова» .

«Здравствуй, Боец» , – ответили умные глаза зверя.

Адат узнал его, не мог не узнать, и теперь чувствовал еще большую неуверенность. Его разум силился постичь возникшее противоречие и справиться с тем хаосом разнообразных, но необычайно сильных чувств, которые он вынужденно делил с ушедшей в ужас прошлого Деборой.

«Я не буду с тобой драться, повелитель полуночи», – мысленно сказал Карл и, отступив на шаг, приложил руку к сердцу.

«Я не желаю тебе зла», – Адат смотрел Карлу прямо в глаза.

«Помоги ей», – попросил Карл.

«Она мой человек», – удивился адат.

«Ей нужна помощь», – объяснил Карл.

«Но она ни о чем меня не просила», – возразил адат.

«Иногда надо решать самому, что следует делать, а чего не следует».

«Я так не умею, прости».

«Жаль».

Длинное мгновение истекло, и то, что отказался сделать адат, пришлось совершить Карлу. Впервые в жизни он не был уверен в том, что делает, но он запретил разуму вмешиваться и отдался на волю чувств. Его вели интуиция и любовь, и кто знает, что было важнее в это мгновение – его художественное чувство или нежность, так неожиданно возникшая в его суровом сердце?

Карл шагнул к Деборе и обнял ее, преодолевая сопротивление налившегося нечеловеческой силой тела. Это было непросто. Он не хотел причинить ей вреда, он желал ей добра, но в его объятиях находилась сейчас охваченная боевым безумием Отягощенная злом. Впрочем, Карл был терпелив и настойчив, он обнимал Дебору и нашептывал ей тихие ласковые слова, которые вначале она, по-видимому, даже не слышала. Но, как не напрасно говорят люди, «капля камень точит» и «любовь сильнее смерти», мало-помалу сталь в его руках начала снова превращаться в человеческую плоть, и в конце концов – а мало или много прошло времени, он тогда не знал – Дебора вернулась из своего личного ада в мир людей и снова стала самой собой.

Долгое мгновение, когда, как в сказке «о жити и нежити», добрый дух любовью сражался за спасение страдающей души, истекло, истаяло, как льдина, несомая весенним паводком, и Карл очнулся от странного забытья. Они были одни в комнате, он и Дебора. Адат исчез, и солнечный свет по-прежнему заливал сквозь окна маленькую дубовую гостиную. Они стояли, прижавшись друг к другу, обнявшись там и так, где и как застала их беда.

– Прости, Карл. – Голос Деборы был тих, почти неслышен.

– Молчи, – ответил он. – Все кончилось.

– Я…

– Ты ни в чем не виновата!

– Но…

– Больше этого никогда не случится.

– Как ты можешь знать?

– Я знаю, Дебора, – ответил Карл. – Знаю, чувствую. Верь мне, родная, все позади.

Напоив обессиленную приступом «безумия» Дебору красным вином с медом и корицей, Карл уложил ее в постель и, приказав слугам зашторить окна и разжечь камин, уселся в кресло, в изголовье кровати, и стал рассказывать притихшей женщине сказки. Он знал их множество, услышанных в разных концах мира, в долгих странствиях длиною в жизнь, но самому рассказывать эти незамысловатые истории Карлу еще никогда не приходилось. Тем не менее интуиция подсказывала, что молчать сейчас нельзя, но и говорить с Деборой о чем-либо, что могло потревожить ее взбаламученную ужасом прошлого душу, не стоит. А растревожить ее, казалось, могло все, что угодно. Любая тема способна была оказаться поводом и причиной для тяжелых мыслей и страшных воспоминаний. Выбор, таким образом, был не велик, но петь колыбельные Карл не умел, а героические баллады и любовные песни мало соответствовали моменту и сложившимся обстоятельствам. Оставались сказки, их Карл и рассказывал тихим, убаюкивающим голосом, стремясь отвлечь Дебору от мыслей о минувшем, успокоить, заговорить ее боль.

– Давным-давно, – рассказывал Карл, – в далекой стране – в Майенской земле, где высокие горы касаются снежными вершинами нежного шелка небес, где белопенные реки, подобно обезумевшим скакунам, несутся с гор в зеленые долы, туда, где тучные пашни и прозрачные воды озер…