Макс Мах - Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба [сборник litres]

– Не знаю, – покачал головой Карл, и в самом деле, не понимая пока, почему не хочет принимать ожидающего его за «последними» вратами дара. – Не знаю, но сердце подсказывает, что делать этого не следует. Во всяком случае, пока. Сначала все это надо бы изучить и обдумать, а уж потом решать.

– Без вас мне через те врата не пройти, – добавил он для Валерии.

– А если шанс дается один только раз? – спросила его дочь.

– Значит, я им не воспользуюсь.

Оставив женщин возле сухого бассейна, на стенках которого, выступавших над полом почти на полметра, вполне можно было сидеть, Карл направился к двери в противоположной стене. Чужое желание – ощущавшееся то как властный зов, то как вежливое приглашение – пока совпадало с его собственными намерениями, поэтому ждать не имело смысла и он не стал. Лишь бросил беглый взгляд на барельефы, украшавшие стены зала, и не без сожаления подумал, что в другое время и при других обстоятельствах остался бы здесь надолго, изучая незнакомую технику резьбы по камню и замысловатые сюжеты, которые наверняка должны были что-то означать, вот только знание это, скорее всего, было давным-давно утрачено. Но, быть может, не все и не навсегда. Взгляд Карла задержался на узкой, вытянутой в ширину гранитной плите, по которой, повернув к зрителям массивную голову, величественно шествовал зверь, поразительно похожий на адата. Скорее всего, это и был адат, потому что на барельефе он появился не один, а с высокой женщиной в длинной – до пят – тоге. Женщина не была жертвой охотящегося хищника, и уж точно не случайным персонажем. Она шла рядом со зверем, чуть позади, и художественное чувство Карла интерпретировало связь, имевшуюся между этими существами, сразу и однозначно. Единство.

«Любопытно…»

О, да, это было более чем любопытно, но и это тоже предстояло отложить до «лучших времен».

«Потом, – решил Карл, переводя взгляд на ожидавшую его дверь. – Если, разумеется, у нас будет это „потом”».

– Факелы не гасите, – сказал он через плечо, уже вплотную приблизившись к двери. – Мало ли что …

Предостережение, возможно, и излишнее, но кто знает, что могут решить его женщины, оставшись одни в залитом волшебным светом зале? Однако именно магическая природа этого «солнечного» света заставляла Карла быть предельно осмотрительным, ведь магия не предсказуема по своей сути. Свой факел он гасить не стал тоже, лишь переложил в левую руку, а правой – осторожно тронул створку двери. Та поддалась на удивление легко, без единого звука и какого-либо сопротивления открываясь перед ним, будто и не простояла запертой много веков подряд. А за порогом лежала плотная бархатистая тьма, выжидательно взглянувшая на Карла сквозь приоткрывшуюся щель.

«Я должен испугаться?» – с иронией спросил он себя и нажал на створку двери сильнее.

Странно, но свет из зала за его спиной за порог не проникал. А вот свет живого огня, трепетавшего на конце факела, напротив, заставил мрак немного отступить. Совсем немного, чуть-чуть, но тяжелая плотная тьма медлительно и с видимой неохотой уступила свету, и Карл увидел под ногами кусочек мозаичного пола. Мозаика была выполнена в трейском, давным-давно утраченном, стиле. Но узнал он его сразу по тем немногим образцам, сохранившимся в разных краях ойкумены, что довелось ему видеть во время бесконечных своих странствий.

«Трейя… Как минимум, тысяча лет…»

Да, похоже, Карл не ошибся, когда предположил, что лабиринт был построен не три и даже не четыре сотни лет назад. Во всяком случае, зал, оставшийся за его спиной, и огромное, но невидимое пока пространство, которое он улавливал во тьме перед собой, были созданы за много столетий до того, как на вершине утеса воздвигся величественный замок Мертвого Волшебника.

Карл сделал шаг вперед, украв у тьмы еще один крошечный кусочек многоцветной – с преобладанием золота и кобальта – мозаики, и еще один шаг, попутно закрывая за собой впустившую его сюда дверь. Створки сомкнулись за спиной, издав короткий, моментально растворившийся в царящей здесь тишине звук. Даже факел, как заметил сейчас Карл, горел почти бесшумно. Эта тьма поглощала не только свет, но и звуки, и даже, пожалуй, запахи.

«Жизнь… ее проявления…»

Закрыв дверь, Карл отделил себя не только от Деборы и Валерии, но, возможно, и от полнящегося жизнью мира ойкумены, оставшись один на один с особого рода тьмой, в которую был погружен зал, определить размеры и форму которого не представлялось возможным. Впрочем, воображение Карла, которое по самой своей природе не могло оставаться в бездействии, тут же нарисовало перед внутренним взором огромное, круглое, как барабан, помещение с купольным потолком и, как обычно, не ошиблось. Прошло совсем немного времени, и вокруг Карла начал возникать свет. Это трудно было бы описать словами, потому что рождение этого света в этой тьме не походило на восход солнца или луны, или на то, как вспыхивает пропитанный маслом фитиль светильника. Сначала это был как бы и не свет вовсе, а лишь намек на него, какое-то невнятное мерцание, возникавшее то тут, то там в окружающей тьме. Однако уже через несколько мгновений засветился, плавно набирая силу, сам воздух, которым дышал сейчас Карл. Еще несколько ударов сердца, один глубокий ровный вздох, и тьма исчезла, уступив место холодному, чуть мерцающему свету, каким тот иногда бывает в пасмурный зимний день над скованной льдом рекой. Но каким бы он ни был, это был свет, и в его присутствии перед Карлом открылся огромный круглый зал. В центре, прямо напротив дверей, через которые вошел Карл, на низком массивном постаменте из тщательно обработанного бурого, как запекшаяся кровь, гранита стояли, закрывая перспективу, две женские фигуры – белая и черная. Высокие, никак не меньше, чем в полтора человеческих роста изваяния поражали выдающейся техникой работы с камнем. Женщины, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, стояли к Карлу боком, обратившись друг к другу лицами. Вот только капюшоны, наброшенные на их головы, оставляли видимыми лишь подбородки, глядя на которые, Карл вдруг подумал, что женская природа этих фигур неочевидна. Плащи скрадывали естественные очертания человеческих тел так, что по здравом размышлении, трудно было с уверенностью сказать – женщины это или мужчины, и люди ли вообще. Но с другой стороны, Карл не сомневался, что перед ним именно женщины. Он просто знал . Здесь, в этом месте, знание было растворено в самом воздухе. Правила и определения существовали сами по себе, как цвет и форма, получая воплощение с каждым сделанным вдохом. Как ранее, Карл узнал, что, войдя в зал, должен затворить за собой дверь, так и теперь понял, что видит именно женские фигуры.