Сергей Карпушенко - Колдовские чары [= Дорога чести]

Потом пришлось отправиться в лавку оружейника, где шпага лионских мастеров ему очень подошла — и изяществом гарды, и хищностью клинка. Хотелось купить еще и трость для солидности, но о ней Константин под самый конец дня просто забыл…

Так что ко главному входу Лувра, охраняемому шотландской гвардией короля, он подходил, приняв облик настоящего аристократа, поскольку не обошел стороной цирюльню, где ему немного подстригли и немного завили волосы.

Гвардейцы, знавшие Константина в лицо, беспрепятственно пропустили беглеца в Лувр. Он взошел на ступени, которые топтали многие монархи, принцы крови и высшие аристократы страны. Но, направляясь в сторону своих апартаментов, идя по одному из многочисленных коридоров дворца, Константин неожиданно заметил надвигающуюся на него широкоплечую фигуру короля Наваррского.

Костя снял шляпу и отдал Генриху Бурбону полунасмешливый поклон. Изумление на лице короля Наваррского было столь сильным, что казалось, он увидел не сбежавшего из тюрьмы узника, а, по меньшей мере, святого Петра, гремящего ключами от небесных врат. Вот теперь сомнений не оставалось: в узилище его направил именно супруг королевы Марго.

— Вы… как… вы?!

— Да-да, сударь, именно я, — строго отвечал Константин. — И иду я сейчас прямо к королю, чтобы подать жалобу на вас за то, что вы совершили надо мной гнусное насилие, приказав связать ночью, засунуть в рот кляп, и надеть мешок на голову, после чего меня отвезли в тюрьму! Да, в тюрьму! Впрочем, нет, король мне немногим поможет! Я — оскорблен, а поэтому извольте защищаться здесь же! Сейчас же! Если я вам сейчас проткну мозг, — а ловкость моего удара вы помните, — то Франция ничего не потеряет! Все равно ваш нелепый Нантский эдикт о веротерпимости будет отменен вашими сыном и внуком. А сами вы умрете через десять лет от руки фанатика — католика Равальяка! Берите же шпагу, говорю я вам!

Эти слова Константин прокричал так грозно, вид его был столь повелительным, что Генриху поневоле пришлось подчиниться.

— Право, сударь, я пошел на этот шаг из соображений общего блага… А вы вмешались…

— Ничего не знаю! Защищайтесь, или я проколю вас без вторичного предупреждения!

И клинок с быстротой молнии вылетел из ножен.

Генрих Наваррский, будущий король Франции, поневоле был вынужден принять положение для защиты. Сталь ударила о сталь, Константин сделал несколько ложных выпадов…

Заколоть этого верзилу ему бы не составило бы никакого труда, но тут из-за ближайшего поворота выплыла в коридор процессия, которую возглавляла Екатерина Медичи. Королева-мать, увидев дерущихся мужчин, грозно вскричала:

— Как, во дворце, в моем дворце?! Дуэль?!

— Мы просто тренировались, мадам, — виновато проговорил король Наваррский.

— Еще одна такая тренировка, месье, — и вы не войдете в этот дворец никогда! А вас, мой милый новый Нострадамус, мы отчего-то очень долго не видели. Почему? — обратилась Екатерина Медичи к Косте уже другим тоном.

— По той причине, ваше величество, что я был пленен людьми вот этого вот господина и все это время находился в заточении. Лишь подпилив решетку и спустившись на землю по веревке, я пешком сумел добраться до Парижа. Вот мне и захотелось получить объяснения у виновника моих бед!

— Вы — чу-до-ви-ще! — прошипела старая королева-мать, и звучало это действительно жутко. — Чудовище! Вам в тюремной яме место, вот где! — заявила Екатерина Медичи Генриху Бурбону, и медленно поплыла дальше.

— Расквитаемся еще… — бросил король Наваррский Косте в спину.

— Ну, так не забудь прихватить с десяток разбойников вроде тех двоих. Да и запасные штаны возьмите, а то они станут коричневыми… от страха!

И, рассмеявшись, Константин пошел к своим апартаментам.

Теперь у него появился в Париже не недруг, а самый настоящий враг.

Верить угрозам всесильного короля Наварры можно было со всеми основаниями. Костю могли отравить, подкараулить с кинжалом за углом, напасть не с одним, а с двумя десятками людей, выстрелить из пистолета где-нибудь в толпе, подсыпать в приносимую еду яда.

Делать врагом такого человека было опасно, хлопотно и неприятно. К тому же, Генрих знал о связи Константина с Маргаритой, а поэтому имел и некоторые основания для мести.

«Ах, — думал Константин, — дожить бы мне здесь только до первого августа, а потом отправлюсь я сухим путем через Германию и Польшу прямо до Пскова. А там примет меня моя Марфушка или не примет — не знаю. Сынок у меня еще один остался, да дочь замужняя. Наверно, детками уже обросла. Буду внучат нянчить да снова людей лечить… Сколько я их за последние годы насмерть побил да покалечил! Теперь только врачевать да грехи свои по церквам замаливать мне, грешному рабу Божьему…»

— Ваше величество, а я снова у вас, — Костя просунул голову в будуар Генриха средь бела дня. Казалось, ничего не переменилось: король восседал все в той же позе изнеженного сибарита, только теперь вместе винограда между ног его стоял золотой сосуд, похожий на большой кофейник, из которого он то и дело подливал в бокал вино.

— «Новый Нострадамус»! Дорогой плутишка! Предсказатель! Иди сюда скорее, дай обниму тебя да поцелую! — говорил Генрих, протягивая к Косте свои обнаженные руки. И выглядело это как-то угрожающе.

Константину пришлось ответить королю, который был изрядно навеселе. Он, видимо, сегодня играл роль Диониса. На Генрихе Третьем была короткая туника, наполовину просвечивающая, а голову его украшал венок из золотых лепестков. Король мокрыми губами облобызал всю физиономию Константина, напомнив тому некоего властителя из века двадцатого, который содомизмом, вроде бы, не страдал (и не наслаждался, как Генрих). Наконец, король спросил:

— Ну, как тебе нравится мой венец?

— Он прекрасен, — взглянул на венок Костя. — Только не пойму, в кого сегодня ты играешь? В Диониса, бога вина, или в Аполлона?

Фамильярное обращение было Генрихом проигнорировано.

— И в того, и в другого, — ответил он. — Короче говоря, в пьяного Аполлона… Вот, решил напиться. Давай вместе напьемся, плутишка?!

— Давай! Только у меня нет второго бокала.

— На столе возьми.

Они выпили вместе и поцеловались, и Костя пришедший к нему вовсе не для того, чтобы жаловаться на Генриха Наваррского, заговорил:

— Слушай меня, хоть ты и пьян, — и Константин принялся сверлить его своим магнетизирующим взглядом. — Завтра в замке Блуа ты должен собрать свой совет, которым давно уже собирался сказать свое мнение в отношении де Гиза: «Утром, то есть завтра, либо он умрет, либо я умру».

— Постой, постой… Я же встречался с де Гизом только сегодня, — забормотал Генрих. — Была и мать. Он рассказал нам о своей деятельности на посту генерального наместника королевства, и я даже похвалил его за его деятельность. Пророк, зачем же ты сам наводишь меня на эти мысли?