Сергей Карпушенко - Колдовские чары [= Дорога чести]

— Хочешь сказать, боярин, что и мне Годунов не будет другом? — понял Константин, к чему клонит Бутырин. — Напрасно думаешь. Правитель уж извещен о моем приезде, ждет не дождется, когда я ему свое оружие представлю.

— Ну, как бьет твой пистолет, я видел. А вот пищаль хорошо ли стреляет? — спросил Бутырин.

Константин осмотрелся. Помня, какое впечатление произвел он давеча на коменданта-шведа, очень желал вновь испытать удовольствие, посмотрев, как восхитятся люди, увидев в действии его винтовку.

Он встал на ноги, взял с ковра винтовку. Хотел вначале шишку сбить, что висела на самой макушке ели, но вдруг над самой поляной увидел замершего в полете ястреба.

Константин поднял ствол, прижимая к плечу приклад, сам себе сказал: «Боже, помоги не промахнуться!» На мушку ястреба поймал, отвел ствол на два ястребиных «корпуса» вперед, по направлению к полету птицы, нажал на спуск.

Выстрел, как видно, всех оглушил — холопы в ушах поковырялись. Но ястреб, затрепыхавшись в воздухе, камнем упал прямо на поляну.

— Принести добычу! — проревел Бутырин, и все холопы бросились исполнять приказ владыки, даже подрались за право положить к ногам боярина пернатого разбойника. Наконец, самый удачливый холуй со счастливым лицом, разводя руками широкие крылья клювастой птицы, принес и положил на ковер трофей.

— Хороший выстрел! — проговорил боярин, разглядев тело ястреба. — И даже дырки от пули не видать! Что же это за пули?

— Пули особой формы, — важно отвечал Константин. Он, умный человек, уже был под обаянием самого себя, наслаждался впечатлением, произведенным на этого властелина клочка земли, где тот мог творить любые беззакония и пакости, где все ему повиновалось. — Не круглые, а с острым концом, как у наконечника стрелы. Пуля из мушкета птицу бы разорвала на куски, моя же пронзила ее насквозь, так что и дырок не видать.

— А ну-ка, Тришка, принеси мою пищаль сейчас же! — крикнул кому-то боярин. И тотчас, откуда-то со стороны, где у Бутырина, как видно, был сложен весь охотничий снаряд, появился холоп, который с почтением, на вытянутых руках поспешно нес барское оружие. — Вот, Константину Иванычу подай!

Костя принял из рук холопа барское ружье, рассмотрел. Это был в своем роде и для своего времени прекрасный образец охотничьего оружия. Можно сказать, едва ли не первый огнестрел такого рода. Ствол внутри тоже имел нарезы, и пуля в него, должно быть, загонялась туго. Поэтому и выстрел из него должен был оказаться точным, а дальность — тоже весьма неплохой.

Ствол к тому же был испещрен травленым выпуклым рисунком прихотливой формы, ореховый полированный приклад обложен врезанными в дерево фигурными пластинками слоновой кости, и на каждой пластинке имелась черненая изящная гравировка в виде охотничьих сцен, зверей и птиц.

Замок оружия был колесцовым, тоже с вытравленным изящным орнаментом. На замке стояло клеймо цеха парижских мастеров.

— Карабин отменный, — искренне похвалил Костя барское оружие. — Сколько ж ты за него отдал, господин Бутырин?

— И не спрашивайте, — махнул рукой боярин. — Десять холопок продавец оной пищали запросил. Отдал я девок, ибо оружие охотничье люблю. С таким и на войну, если царь позовет, не совестно поехать будет.

Вдруг неожиданно прямо из лесной чащобы, вылез холоп с рогатиной. Он подбежал к ковру, пал ниц перед Бутыриным, не поднимаясь с колен, скороговоркой заговорил, указывая рукой в ту сторону, откуда появился:

— Ваша милость, нашли медведя! Собаки уж облаяли его! Отсюда в трехстах саженях будет! Ежели стрелять хотите, так надо поспешать. Может уйти зверюга!

Бутырин точно только и ждал этого сигнала. С ковра не поднимаясь и только задрав одну босую ногу, барин грозно прорычал:

— Сапоги наденьте, сучьи дети! Боярин ваш медведя бить пойдет!

Тут же Аглашка подбежала к ногам боярина с байковыми портянками, которые освежались на ветке ракиты, растущей на краю поляны. Девка стала с любовью и аккуратностью, точно своего младенца пеленала, обматывать портянкой ногу властелина. Другой холоп, тоже стоя на коленях, уже готов был натянуть на запеленатую в портянку ногу красный сафьяновый сапог. Вскоре боярин уже стоял на ногах, держа в руках свое оружие и говоря Косте:

— Константин Иваныч, ваша милость, приглашаю вас порадовать охотой на медведя свою душу! Там свое ружье еще раз проворным выстрелом испытать сумеете. Или здесь, на ковре останьтесь с моей Аглашкой, когда я уйду со всей оравой?!

— Нет, отчего же — не останусь, — тоже поднялся на ноги «ближний человек правителя Руси». — С тобой, боярин, пойду. Мне сия охота интересна.

— Ну, так поспешим! Может убежать медведь, — воскликнул «дикий барин» и, несмотря на полноту, бойко потрусил в окружении холопов туда, откуда доносился пронзительный собачий лай.

Константин пошел вслед за ватагой, в центре которой, точно матка в пчелином улье, отличаясь от окружавших его холопов тучным телосложением, богатством охотничьей одежды и повадками, шел боярин. Холопы перед ним услужливо раздвигали ветки или даже старались выдернуть из земли или ссечь тесаками мешавшие его движению кусты. Константин с винтовкой наготове замыкал шествие. А сам думал: «Да зачем ты идешь с ними? Ты разве не видел, с какой жадной завистью смотрел на твое оружие этот маленький царек? Иди назад, вскочи на коня и правь туда, куда держал путь!» Но здравые доводы рассудка глохли под шумом тщеславных мыслей: «Нет, я еще хочу показать этому царьку, как можно убивать медведей из моей винтовки! А уж потом уеду».

Что-то напоминала ему эта охота. Что-то вовсе не из века шестнадцатого, а из совсем иного времени. Например, когда для московского барина «из высших» специально строили асфальтированную дорогу в охотничье хозяйство, выбрасывая на ветер миллионы казенных рублей. Потом он прибывал в окружении своих холопов — вроде бы, свободных людей, но лишь формально. Для него поднимали медведицу с медвежатами. Медведицу, конечно, расстреливали охранники — сиречь все те же холопы, охраняющие жизнь своего господина не только от террористов, но теперь еще и от разозленного зверя. А уж медвежата доставались барину самолично. И он, налившись водкой, спокойно убивал звериных детишек…

Было в нынешней охоте кое-что и от неких неприятных времен, когда значение и вес приобрели такие слова, как «доступ к телу», «паньмаешь!» или же «не знаешь, какой большой это человек!»

Вот, наверное, чем отличаются здешние баре-холопы от прочих господ. Американский президент Рузвельт (не тот, что справился с «великой депрессией», а потом долго, но верно открывал второй фронт, а его предшественник, известный гениальной фразой о некоем союзнике: «Это, конечно, сукин сын, но он — НАШ сукин сын») тоже любил охоту. И тоже столкнулся с медведицей и медвежатами. Медведицу подстрелил. А медвежат — пожалел, ибо незачем ему было проявлять над ними власть, и без того этого добра вдоволь нахлебался. Вроде бы, в зоопарк их потом сдал. В любом случае, жизнь детишкам звериным сохранил. Вскоре после этого плюшевых медвежат окрестили «Тедди» — в его честь. Так с той поры и называют…