Сергей Карпушенко - Колдовские чары [= Дорога чести]

Делать нечего — повесил Константин винтовку, револьвер и саблю на вбитых в стену трапезной гвоздях.

Пошли в сопровождении холопов, которые несли за Бутыриным и Костей свежее исподнее белье, в баню, выстроенную наподобие сказочного теремка — с башенкой, с гнутой кровлей, крытой «под чешую» крашеными резными плашками. Вошли они в предбанник, где их уж ожидали девки в одних рубахах. Отвесив поясной поклон, усадили на лавки, крытые сукном, стали сапоги с мужчин снимать, после — за кафтаны взялись да за штаны, споднее стягивали тоже с бессовестным проворством. Бутырин, заметив смущение гостя, сказал ему:

— Э-э, да я вижу, ты к боярской бане непривычен, Константин Иваныч! Привыкай. На Москве тебе еще не так париться придется, ежели будешь в милости у больших людей державы. Ну, в мыльню сейчас пройдем, а там — в парную! Эй, девки! — крикнул он холопкам. — Рубахи скидывайте да за нами вслед идите! Веники-то уж распарены?

— Как не распаренными веникам-то быть? — отвечала одна холопка, взвивая над головой подол рубахи и обнажая молодое тело. — Все уж, свет-батюшка, для тебя и для гостя твоего готово — постарались!

В парильне Константин, от жара чуть не помирая, лежал на лавке, а три голых девки хлестали по нему березовыми вениками то с великой аккуратностью, легко и мелко, то ожесточенно и сурово. Боярин, лежавший на лавке неподалеку, спросил:

— Ну, Константин Иваныч, как, по нраву тебе мои красавицы?

— Хороши, нечего сказать, — Костя отвечал. — В банном деле смыслят.

— Не токмо в банном. Они у меня на все мастерицы: и яства всякие готовить, и снедь разную впрок заготавливать, и ткать холсты, и вышивать, и танцевать, и петь. Ну, за двадцать пять таких красавиц отдашь свою винтовку и пистолет? Так на Москву с девками и приедешь, и они тебе при первом обзаведении в хозяйстве большой подмогой станут. Берешь?

— Прости, боярин, не могу! — отвечал Константин, который уж стал смекать, что Бутырин так возлюбил его оружие, что отвязаться от него трудненько будет. Костя наконец догадался, зачем он был приглашен в имение. Предчувствие опасности, грозящей ему здесь, пролезло в рассудок и стало ощутимо припекать, будто и не в бане он был, а сидел на жарко раскаленной печке.

Когда попарились три раза, девки рогожными мочалами помыли с головы до ног и хозяина гостя, а потом повели в предбанник, где вытерли бархатными полотенцами. Они стали облачать в одежду с тщанием и заботой. Из бани до дома Бутырина и Костю под руки уже холопы повели — прямо до трапезной палаты, где стол был уставлен серебряными блюдами. Костя первым делом на стену глянул, на месте ли его оружие — и винтовка, и револьвер в кобуре, на поясе, и сабля висели там, где он их оставил. Хозяин же, гостя усадив за стол, сам налил по чарке, Константину поднес. Когда же выпили имбирной и закусили стерляжьим балыком, Бутырин сказал:

— Своими руками буду, Константин Иваныч, яства накладывать тебе. Сейчас уж лебедя нам принесут с поторохами и разом — щи двойными, ибо без щей и боярский стол не может обойтись. Тетерев и рябчик, начиненный яблоками и грецким орехом, пойдут за лебедем. Почки жареные заячьи, жареные же говяжьи языки, баранья грудинка под соусом чесночным, зайчатина в лапше, уха из осетра, каша гречневая на жиру бараньем, караси, в сметане жареные, пироги подовые кислые с горошком, с маком и орехами, с визигой, с сигами, с сомом, с сельдью, зайчатина соленая, баранья печень и многое другое из закусок — все будет перед тобою. Напоследок отведаешь моих сластей — пирожных, пряников и пастилы, плодов в меду вареных и разных прочих сахарных изделий. Вина же перед тобою — пятнадцать видов. Все повара да поварихи мои готовят преотменно. И к двадцати пяти красавицам моим, если согласишься на обмен, трех своих умелых поваров отдам. Ну вот, налью тебе еще брусничного вина. Выпей, свет Иваныч! — сам же, повернувшись в сторону дверей открытых, хлопнув ладоши, крикнул:

— Яства сюда вносите, ироды вы окаянные! Гостя чествовать-жаловать стану, любимого Константин Иваныча!

И тут же чередою из дверей открытых, будто только и ждали приказа барина, стали выходить холопы в красиво шитых одинаковых кафтанах. И все то, что боярин перечислил, было водружено на стол, а Бутырин, как и пообещал, самолично принялся накладывать в тарелки Константину все, что было на столе. Едва видел, что Костя попробовал одного яства и уже смотрит на другое блюдо, кивал стоявшему за спиной у гостя холопу, и тот тарелку убирал и ставил чистую. А «вино» в золотую чарку Константина лилось рекою, и теперь наливал не сам боярин, а другой холоп — особый. Бутырин только пальцем показывал ему на серебряный сосуд. Сам же боярин, заметил Костя, свою чарку только подносил к губам, тогда как гостя заставлял пить полную за здравие всех членов его семьи. И скоро Константин почувствовал, что стены в комнате довольно сильно покосились, а пол, как палуба корабля в штормовую погоду, кренится то влево, то вправо, то вперед, то взад.

— Так говоришь, Константин Иваныч, — как сквозь толстое сукно, пробились к сознанию гостя слова хозяина, — ты уж приближен к Годунову — али токмо собираешься стать ближним человеком?

Константин закосневшим языком дал такой ответ:

— Как только правитель мое оружие увидит, сразу сделает меня думным дьяком вместо Василия Щелкалова. Или ты в этом сомнение имеешь?

— Боже упаси, — сделал испуганное лицо боярин, — ничуть не сомневаюсь. Оружие твое дорогого стоит. А не хочешь ли ты, Константин Иваныч, пройти в свою опочивальню? Или еще отведаешь чего?

Костя, понимая, что без чьей-то помощи вряд ли доберется до постели, отвечал:

— Спасибо за угощение, боярин. На таком пиру ни разу не бывал я. Ну, может быть, тогда лишь, когда при королевских дворах живал, в Англии да во Франции. Вели своим холопам в опочивальню отвести меня, что-то в голове шумит. Да и оружие пусть за мной несут, а после на ночь пускай оставят горящую свечу.

— Эй, Егорка и Евграшка! — прокричал Бутырин в сторону открытых дверей, и тотчас в столовую вошли и поклонились два холопа. Константин, хоть и был изрядно пьян, узнал в одном из них, в плечистом, с толстой шеей парне, того, кто сегодня днем рогатиной пытался удержать рвущегося к барину медведя. Боярин же им сказал:

— Гостя дорогого, Константин Иваныча, отвести в его опочивальню да помочь раздеться. Оружие его с гвоздей снимите да за ним несите. Ну же, помогите подняться гостю! Вишь, в ногах он слабым стал. Вино-то мое — не мед, чай. Хоть кого с ног сковырнет!

Холопы с усердием на лицах принялись исполнять приказ боярина. Константин же, идя по коридору, с досадой думал: «Да как же я позволил так напоить себя? Рассудок, вроде, чистый, а ноги не идут, и руки, словно плети. А ведь Бутырин сильно возжелал моим оружием владеть, и сейчас я в полной его власти».